Таково было в общих чертах положение дел в то время, когда мне предложили заняться польским языком. Все же, думаю, нельзя здесь не вспомнить и о том, к чему в конце концов привела политика польской верхушки.
В 1938 году гитлеровская Германия захватила Австрию, весной 1939 года полностью оккупировала Чехословакию. Угроза фашистской агрессии нависла над Польшей. Однако ее руководители были так уверены в дружеских чувствах немецких фашистов, что когда на проходивших а Москве советско-англо-французских переговорах возник вопрос о необходимости пропустить советские войска через территорию Польши для оказания противодействия германской агрессии, польское правительство высокомерно заявило, что оно в этом не нуждается и не примет военной помощи от СССР.
Перед самым началом второй мировой войны польские государственные деятели судорожно пытались найти поддержку у Франции и Англии, но было уже поздно. Их «верный союзник» по договорам — фашистская Германия — напал на Польшу и захватил ее. Выжженная земля, превращенная в руины Варшава, шесть миллионов загубленных жизней — четверть всего населения страны, — вот во что обошлась польскому народу шовинистическая и антисоветская политика ее правителей.
Однако все это, как я уже сказал, было потом. А тогда, в середине тридцатых годов, когда фашизм еще набирал силу, нас крайне тревожили заигрывания руководителей панской Польши с главарями гитлеровского рейха и активизация антисоветской деятельности «двуйки». От наших органов безопасности в этих условиях требовалась особая бдительность постоянная напряженная работа. На мою долю выпала небольшая часть этой работы, точнее — один из ее аспектов. Мне поручалось — конечно, в меру моих возможностей — препятствовать враждебным действиям польских разведывательных органов против нашей страны, в частности — выявлять каналы, по которым их люди проникали в Советский Союз.
ЮНЫЙ УЧИТЕЛЬ
Полгода пролетело быстро. Успел я, быть может., не очень много, но все же научился читать и писать по-польски, получил некоторую разговорную практику. Были основания считать, что в обществе поляков я буду выглядеть не такой уж белой вороной.
Прощаясь со мной, начальник отдела посоветовал мне по прибытии в страну получше изучить тамошнюю политическую обстановку и совершенствовать язык.
— Сначала займитесь этим, — сказал он. — Рекомендую вам поселиться в какой-нибудь интеллигентной польской семье. В варшавских газетах вы найдете сотни объявлений о сдаче комнат, особенно одиноким. Труд польской интеллигенции оплачивается плохо, люди ищут побочные заработки, в том числе и квартирантов на полном пансионе. Думаю, устроитесь отлично. Счастливого пути, господин коммерсант.
И действительно, польские газеты пестрели объявлениями о сдаче жилья на самых разных условиях. Каких только предложений здесь не было! Я быстро пробегал их глазами, пока наконец не остановился на одном: «Небольшая интеллигентная семья инженера сдаст комнату одинокому молодому человеку, не собирающемуся жениться». Далее указывались стоимость комнаты, адрес и еще какие-то сведения. Как будто подходяще. Жениться я не собирался, квартирная плата меня устраивала, так что можно было попытать счастья.
Дверь отворила миловидная темноглазая шатенка лет тридцати пяти, с гладкой прической, в белой блузке с кружевным воротничком. Из разговора с ней я узнал, что ее муж — инженер, работает в частной фирме. Сыну пятнадцать лет, он учится в лицее. Сама она не работает, ведет хозяйство. У них четыре комнаты, но они вполне обойдутся и тремя, а мне, если угодно, могут сдать одну на выбор. Можно и столоваться, разумеется, за дополнительную плату.
Я решил остановиться здесь.
Комната, в которой я поселился, мне нравилась: уютная, обставлена со вкусом. Весь подоконник был уставлен цветами. Кормили не очень изысканно, но сытно. Хозяева были приветливы, предупредительны, добродушны. Каждую субботу по вечерам у них собирались друзья. Играли в бридж или покер, обсуждали всякие новости, вели разговоры о политике, литературе, искусстве. Общение с образованными, эрудированными людьми было для меня полезным во всех отношениях.
Вскоре обнаружилось еще одно преимущество моего пребывания в этой семье: пятнадцатилетний Владек взялся совершенствовать «пана коммерсанта из СССР» в польском языке. Аккуратно подстриженный симпатичный паренек с густыми сеянцами веснушек на переносице, в коротких, до колен, штанишках бойскаута оказался очень строгим учителем и не давал мне спуску ни при каких обстоятельствах. Я вынужден был подчиняться, чтобы не потерять его расположения, и время от времени старался вознаграждать своего наставника за его, прямо скажем, нелегкий труд. Десяток-другой злотых в месяц, а иногда и какое-либо сладкое угощение принимались им с благодарностью, но отнюдь не снижали требовательности. Он не прощал мне ни малейшей ошибки ни в письме, ни в произношении.
Прекрасную языковую практику я получал и в обществе гостей, которые бывали в доме моих хозяев, — они говорили на хорошем варшавском диалекте. Я читал в оригинале Мицкевича, Словацкого, Конопницкую и других польских классиков. Моим хозяевам и их гостям импонировало то, что я с уважением отношусь к их традициям и обычаям, прилежно изучаю язык, стремлюсь овладеть особенностями польской грамматики. Они в свою очередь интересовались жизнью в Советском Союзе. Тут приходилось быть очень осторожным, чтобы избежать обвинений в «большевистской пропаганде».
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ
Я крепко запомнил этот день. Единственный в своем роде в моей жизни. Воскресенье, 26 июня 1936 года. Даже время помню: около десяти вечера.
Выйдя из дому, я направился в торговый район, находившийся недалеко от центра. Там, в стороне от главных улиц, в тихом переулке, я должен был встретиться с одним поляком, Стефаном, который известил меня, что у него имеется ко мне дело, не терпящее отлагательств. До этого я уже несколько раз виделся с ним. Стефан производил благоприятное впечатление: серьезный, немногословный, судя по всему, искренне обеспокоенный будущим своей Родины. Рекомендовали его мне как человека, дружески относящегося к нашей стране и готового оказывать нам содействие. Однако во время предыдущих встреч я старался не касаться интересующих меня вопросов, ограничивался разговорами на общие темы. Торопиться не следовало, нужно было получше присмотреться к нему. И вот теперь, шагая по душным, пыльным улицам Варшавы, я не переставал ломать голову над тем, что же все-таки могло понадобиться от меня моему новому знакомому. Да еще так спешно.
Наконец я свернул в тот самый переулок, где была назначена встреча, и огляделся. Что ж, место и время выбраны удачно: прохожих почти нет. В маленьком кафе напротив всего несколько посетителей. Совсем рядом какая-то стройка, обнесенная высоким забором. Так что в случае чего…
Стефана я увидел издали. Он шел быстро, часто посматривая по сторонам. Мне сразу бросился в глаза его странный вид. Обычно он одевался очень хорошо: дорогой костюм, лакированные туфли, модные галстуки и шляпа. Теперь же на нем были весьма поношенные брюки, кургузый пиджачок, вместо шляпы — старая кепчонка, на ногах видавшие виды спортивные башмаки. Такая метаморфоза несколько озадачила меня, но прийти к какому-либо выводу я не успел — он уже подошел ко мне и протянул руку. Мы поздоровались.
— Что у вас стряслось? — спросил я и тут заметил в его левой руке довольно объемистый конверт.
Не говоря ни слова, Стефан стал настойчиво совать конверт мне в руки. Это заставило меня насторожиться, и я вежливо отвел его руку.
— Подождите, подождите. Что это за конверт и почему вы хотите отдать его мне?
Он придвинулся ко мне вплотную и заговорщически прошептал: