Шаворский вскочил.
— Да что они там, белены объелись! — бледнея до желтизны, закричал он. — Шутка сказать: всех атаманов! Да когда же я успею это сделать? Черт бы их всех побрал! Им хорошо планы строить под румынским крылышком! А об оружии они подумали?!
— Кстати, — словно только сейчас вспомнив, сказал Алексей. — Цигальков передал на словах, что оружие для вас приготовлено. Может быть, его с Максимовым привезут, на той же фелюге?..
— Может, может, — раздраженно покривился Шаворский. — Может, да, может, нет! Организаторы!.. Но что же все-таки делать? Атаманов придется собирать…
Он долго ходил по комнате, грыз губу, шевелил носом и наконец сказал:
— Задали ведь работенку! Думаете, легко уговорить их кинуть насиженные места и собраться? Как бы не так! К каждому нужен особый подход, они с капризами…
— Съедутся, — заметил Алексей, — дело-то общее.
— Общее… — Шаворский что-то усиленно соображал. — Ладно, черт с ними, соберу. Пусть господа за кордоном убедятся, что мы и в наших условиях способны сделать больше, чем они, что у нас тут не говорильня, а дело… Рахубе напишите так: “Максимова встретим, руководителей повстанческих отрядов соберем”. И напомните относительно денег и оружия.
— Есть! — сказал Алексей. — Между прочим, я Микошу видел, как сюда шел. Он звал на дело, элеватор какой-то…
Шаворский нахмурился.
— Да?
— Так я подумал: зачем сейчас чекистов дразнить? Они шум поднимут на всю Одессу, виновных будут искать, а мы Максимова ждем. Как бы не навредить.
Шаворский зло скособочил рот.
— А так, вы думаете, они нас не ищут? Не догадываются, что мы есть на свете? Должен, кстати, предупредить: на Новобазарную ходить нельзя. Явка провалилась!..
Шаворский забегал по комнате. Лицо его сводило судорогой. Сцепленные за спиной пальцы побелели.
— Они про нас знают, никуда от этого не денешься. Так пусть думают, что наша деятельность ограничивается отдельными диверсиями, ну и… экспроприациями. На том элеваторе собрана добрая половина всего городского запаса хлеба. Вы понимаете, что это значит? За нехватку продовольствия в Одессе будут судить большевиков, а не нас. Слухи мы организуем!..
Он остановился перед Алексеем.
— А почему бы вам действительно не принять участия? Дело не такое уж сложное. Там все подготовлено. Пожар начнется без вашей помощи, надо только не дать его погасить.
Алексей почесал голову под фуражкой.
— Чего ж, я не прочь…
— Тогда докладывайте, что вы узнали о Нечипоренко, и ступайте писать шифровку Рахубе. Микоша за вами зайдет…
Вечером Алексей собирался побывать у Пашки Синесвитенко. Хотел взглянуть, как живет мальчонка, подумать, куда пристроить своего осиротевшего друга до отъезда в Херсон: он уже твердо решил, что возьмет Пашку с собой…
Теперь все эти намерения приходилось отложить до более удобного случая.
Не застав дома Золотаренко, Алексей помчался искать телефон.
Телефонов в Одессе было вообще немного, да и те находились в учреждениях, где вечно толпился народ. На Пушкинской Алексей заглянул в аптеку.
Тощий седой провизор, с двумя парами очков на носу, возился за стойкой, наклеивая сигнатурки на пузырьки с лекарствами. Его жена, усатая черноволосая женщина массивного телосложения, сидела за кассой. Покупателей не было.
Подойдя к стойке, Алексей знаком показал аптекарю, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз.
— Телефон у вас есть?
Аптекарь сдвинул одну пару очков на кончик носа, другую вздел на лоб и пристально вгляделся в него.
— Телефон? Зачем вам телефон?
Алексей понял: нынче не такие времена, чтобы за здорово живешь пускать в дом незнакомого человека.
— Я из чека, — сказал он.
— Что он хочет? — крикнула женщина из-за кассы.
Человеку надо позвонить по телефону, — ответил аптекарь, сдвигая очки в прежнее положение.
— И что с того? Пусть идет на почтамт.
Зачем ему идти на почтамт, если он может позвонить отсюда? — неуверенно возразил аптекарь.
— Я когда-нибудь умру от разрыва сердца! — решительно заявила женщина. — Ты готов пустить в дом каждого первого встречного. Здесь же не телефонная станция! Здесь торгуют лекарствами.
— Она меня будет учить, чем здесь торгуют, а чем не торгуют! — проворчал аптекарь и открыл дверцу стойки. — Идите же.
Аппарат висел на стене в большой полутемной комнате, где на столах в беспорядке стояли фарфоровые кружки и штанглассы из синего стекла.
Алексей завертел ручку телефона. Аптекарь потоптался у стола и, убедившись, что посетитель действительно вызвал ЧК, вышел из комнаты.
Голос дежурного был едва слышен. Он с трудом пробивался сквозь треск и шипение.
Алексей вжимал губы в медный рожок микрофона, забранного тонкой проволочной сеткой:
— Передайте Инокентьеву или Оловянникову: в порту на элеваторе предательство! Пусть примут меры. Сегодня ночью его собираются спалить… Вы поняли меня? Пожар, говорю! По-жар! Ну да! Сегодня ночью! Там кто-то орудует. Пусть как следует обшарят весь элеватор… Элеватор пусть обшарят, говорю! И нужно усилить охрану. Вы поняли?.. Охрану усилить!..
— Кто передает? — донеслось издалека:
— Скажите, херсонец, они поймут.
— Будет сделано… — прохрипело вдали.
Алексей повесил трубку на рычаг и отер лоб. Все. Теперь можно не беспокоиться…
В обрыве на морском берегу имелась узкая щель, заросшая репейником. Протискиваться в нее надо было боком, но затем ход расширялся и постепенно переходил в низкую пещеру. Здесь и увидел Алексей “гвардию Шаворского”, которой предстояло сегодня “обеспечить” пожар на элеваторе.
Это было пестрое сборище, человек двадцать. Большая часть — обыкновенные уголовники, те, что по ночам наводили ужас на одесских обывателей.
Распоряжался в пещере плотный мужчина с выпуклой грудью и интеллигентной острой бородкой. Низкий рокочущий голос его показался Алексею знакомым. Он подошел ближе, вслушался. И вспомнил: лестничная площадка, витражи в оконных проемах, медная дощечка на двери… Баташов!
Это было важное открытие, но за ним тотчас последовали новые.
Как и Шаворского, Алексей давно знал этого человека. На фотографии, принесенной Инокентьевым, он был изображен в морской форме с погонами капитана второго ранга. И фамилия у него была другая: Сиевич, один из организаторов прошлогоднего заговора в Одессе…
Наедине переговорив с Баташовым-Сиевичем, Микоша подошел к Алексею.
— Потопали! — сказал он.
В проходе их ждали еще какие-то люди.
— Запалим в два ночи, — сообщил им Микоша. — Слушайте все: вести себя тихо! Шпалерами не шуметь, только в особенном случае.
И велел отправляться.
По одному вылезли из пещеры и двинулись в город.
Шли через центр, растянувшись цепочкой.
Спустились к порту. Вблизи Потемкинской лестницы Микоша остановился и подождал приятелей. Когда все подошли, он велел Алексею остаться с ним, а прочим идти к элеватору в обход, занять удобные места и ждать. Когда загорится и набежит толпа, учинить панику. Главное, помешать тушить.
— Займется покрепче, тогда смывайтесь, — сиплым шепотом наставлял он. — Если налетят чекисты, можно и пострелять. Однако не слишком. Эй, Гоша, слышишь меня? Не особенно разоряйся! Пусть Одесса думает, что мы здесь ни при чем.
— Не учи ученого… — отозвался Гоша, очевидно, большой любитель пострелять.
— На нас с тобой — самый ответственный момент! — заявил Микоша, когда они с Алексеем остались одни. — Хлопчики поработают, как надо. А мы в нужное время запалим в другом месте, чтобы “товарищи” побегали туда и сюда! Вразумел? Держи! — Микоша сунул Алексею бидон. — И двинули скоренько.
…Они шли какими-то одному Микоше известными переходами. Сворачивали в переулки, перелезали через заборы, обходили склады и заброшенные мастерские, шагали по шпалам портовых железнодорожных путей. Алексей скоро перестал понимать, где они находятся, и заботился лишь о том, чтобы не потерять Микошу из виду.