— И с гуманизмом, — ввернул Максимович.
К столу быстрыми шагами подошел Дзержинский. Глаза его горели, худые щеки запали еще сильней, от больших выпуклых надбровий к носу спустились жесткие упрямые складки.
— Нет, мы не слюнявые интеллигентики, не толстовские непротивленцы, — заговорил он сначала глухо, но постепенно его голос приобретал все большую силу. — Изменников, диверсантов, вражеских лазутчиков мы будем уничтожать беспощадно. Но незаконные методы следствия не допустим. Принуждать к показаниям нужно неумолимой логикой, неопровержимыми фактами, доводами, уликами. Истеричности и издевательским хитросплетениям врагов мы должны противопоставить стальные нервы и искусство наших чекистов. И напрасна ваша ирония, товарищ Максимович. Правота на стороне Голубева… Орленко — боевой чекист, верно. И я его, как человека, не просто уважаю — люблю. Но мы должны помочь ему стать настоящим чекистом. Помните, товарищи, каждого, кто посягнет на советскую законность, добытую в огне революции нашим народом, мы будем рассматривать, как человека, который посягает на основы нового общественного строя.
Дзержинский передохнул. Орленко сидел, опустив голову. Дзержинский продолжал говорить:
— Чекистом может быть лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками!
— Правильно! Верно, Феликс Эдмундович! — прокатился по переполненному залу гул одобрений.
Много горьких слов услышал по своему адресу в этот вечер следователь Орленко. Но когда он шел к столу, чтобы честно признать свои ошибки, ноги его ступали твердо.
Орленко сейчас с особой остротой вспомнил, как долго и надрывно кашлял Дзержинский тогда, в коридоре, и жгучая злоба на самого себя охватила его…
Между тем события шли своим чередо. После тщательного следствия Эрни раскрыл все карты. Его судили. По приговору суда он был расстрелян.
А. Розен
НА ПОРОГЕ НАШЕГО ДОМА
Рассказ
Генерал Котельников сегодня приехал из Москвы. На вокзале его встретил начальник пограничного отряда, и они отправились прямо в штаб. Котельников осматривал город.
Когда-то Котельников служил здесь, и ему интересны были перемены: кварталы новых домов, новый парк, Дворец пионеров, Дом культуры… И этой широкой асфальтированной улицы не было раньше. Миновав здание нового театра, автомашина повернула за угол и остановилась возле знакомого дома с четырьмя небольшими колоннами по фасаду.
Коротко доложив обстановку на границе, начальник отряда спросил:
— Товарищ генерал, с дороги, наверное, проголодались? Может быть, закусите в нашей столовой?
— Поработаем, а потом хочу навестить дочку. Там и пообедаю, — ответил Котельников и, вынув из кармана маленькую записную книжку, раскрыл ее и набрал номер телефона.
— Добрый день, Лена! Это я говорю.
— Папа? Ты здесь? Узнаю: даже телеграмму не прислал… Поскорей приходи…
Котельников нахмурился. Он никак не мог примириться с мыслью, что его Лена вышла замуж. Муж Лены, молодой инженер, сначала работал в Москве. С полгода молодожены прожили у родителей. Потом Сеня (так звали Лениного мужа) получил перевод в этот приморский город, и они уехали. Это было совершенно естественно, но Котельников ревниво говорил жене: “Не захотела Лена вместе с нами жить…”
Была и еще одна причина, заставлявшая его хмуриться: вот уже пять месяцев, как он не видел сына, а Лена словом о нем не обмолвилась.
Как это часто бывает — профессия переходит из поколения в поколение. Сын пошел по стопам отца. Но в отличие от Котельникова-старшего, “сухопутного”, Котельников-младший стал моряком.
Пять месяцев Григорий Макарович не видел сына. Конечно, Вовка в море. Где же ему еще быть?
Стоянка погрансудов была недалеко от города, в котором работал Сеня, и, уезжая из Москвы, Лена говорила: “Теперь Володя будет нашим частым гостем…”
“Гостем…” — раздраженно вспомнил генерал, нажимая пуговку звонка, над которой значилось: “Е.Г. и С.Я.Дроздовы”.
В крохотной квартире Е.Г. и С.Я.Дроздовых пахло масляной краской и отжевелью. Все вещи и даже обои выглядели такими веселыми, словно им доставляло удовольствие красоваться именно здесь.
— Эту кровать мы купили специально для Вовки, — сказала Лена. — Но он совсем от рук отбился… Даже с днем рождения меня не поздравил…
Котельников пощупал кровать.
— С сеткой… — сказал он и улыбнулся.
В это время в дверях щелкнул ключ — пришел Сеня.
Это был молодой человек невысокого по сравнению с Котельниковым роста в хорошем и даже щегольском костюме. Самым приметным в его лице были глаза — черные, блестящие, очень живые…
— Обеденный перерыв? — спросил Котельников, здороваясь с зятем.
— Полагается… — дружелюбно ответил Сеня.
— Садись, папа, — сказала Лена, накрывая стол. — Кислые щи, твои любимые.
Котельников сел. Щи действительно были очень хороши. Сеня ел с большим аппетитом, высоко подымая ложку, и, блестя глазами, рассказывал о своей последней работе — проекте нового теплохода. Лена преданно и любовно смотрела на мужа. Она много раз слышала его рассказы о будущем теплоходе и хорошо разбиралась в непонятных Котельникову технических выражениях и цифрах. Иногда она вставляла замечание и, по-видимому, дельное, потому что Сеня удовлетворенно кивал головой и продолжал рассказывать с еще большим воодушевлением.
“Если бы после школы Володя пошел в институт, он бы тоже был сейчас инженером, или врачом, или геологом”, — думал Котельников. Но, как всегда, этим мыслям сопутствовало чувство гордости за сына, офицера-пограничника.
— Мы с мамой в сентябре путешествовали по Волге на прекрасном теплоходе, — сказал Котельников. — Я, кажется, писал вам.
Сеня засмеялся:
— Вы говорите “прекрасный теплоход”? Но если бы вы знали, если бы вы только могли представить наш будущий теплоход! Это морской тип. И новая Волга позволит…
— И даже потребует… — заметила Лена.
Сеня удовлетворенно кивнул головой.
— Да, это верно. Когда на Волге встанут гигантские плотины, она потребует теплоходы именно такого типа. Они уже будут выстроены. Ведь в новых морях может даже случиться небольшой штормяга.
Лена быстро взглянула на отца, словно говоря: “Видишь, какой он, мой Сенечка!..” Котельников ответил понимающим взглядом.
Зазвонил телефон. Семен взял трубку.
— Вас, Григорий Макарович.
Котельников услышал голос начальника отряда.
Обычно лицо Котельникова казалось малоподвижным. Этому способствовал спокойный взгляд глубоких и светло-голубых глаз. Но близкие люди знали, что под влиянием душевных перемен взгляд его приобретает живость, глаза темнеют, и тогда черты лица становятся волевыми, смелыми, а линия рта под широкими усами — жесткой. Сейчас он был таким.
— Сейчас буду у вас, — Котельников повесил трубку, прошел в переднюю и быстро оделся.
— Ты ночуй у нас, папа! — крикнула Лена вслед.
Последних слов Котельников не расслышал.
— Да, постарел наш генерал, — сказал Сеня, — постарел…
— Папа? Постарел? Такие, как он, не стареют. Тут другое…
Начальник отряда сообщил Котельникову по телефону: “Сторожевик обнаружил нарушителя. Моторная лодка вошла в наши территориальные воды и на большой скорости идет к берегу”.
Когда генерал приехал в штаб отряда, с корабля уже радировали, что задержан нарушитель границы.
— Нарушитель на корабле, — доложил начальник отряда, довольный отличной работой своих подчиненных. — Идут на стоянку. Шторм — восемь баллов, — подчеркнул он, словно бы и шторм должен был быть поставлен в заслугу пограничникам.
— Машину! — приказал генерал. — Я сам поеду. Ждите распоряжений. Связь с центром обеспечиваете вы.
Через час он уже был на стоянке погрансудов…
Они стояли на пирсе. Дул яростный северный ветер, нагоняя тяжелый, мокрый снег. За снежной завесой море было невидимо и угадывалось по грохоту.