Мама смотрела на гневавшегося супруга иронически — пусть себе тешится, ворчит, она-то уж знает — в доме будет так, как она того хочет. А она пожелала, чтобы в доме всегда звучало русское слово и чтобы на столе появлялась русская еда. И Олюшку свою воспитывала так, чтобы помнила и чтила Россию.
Небо Африки оказалось не очень милостивым к переселенцам. Дядюшка явно переборщил в своих восторженных описаниях райского житья в Тунисе. Пришлось перебазироваться в Грецию, оттуда в Югославию. А начало второй мировой войны застало их в Швейцарии.
Ольга тогда была еще крохотулей. Только по рассказам мамы она знала, что в Цюрихе семья их тайно помогала русским военнопленным, бежавшим в нейтральную страну. Когда стало известно, что несчастных этих людей хотят вернуть в Германию, с решительным протестом в адрес правительства выступили местные коммунисты и социалисты. Олины родители не были ни коммунистами, ни социалистами, но они принадлежали к тем прогрессивным людям, которые присоединили и свои голоса в защиту русских военнопленных. И правительство вынуждено было отказаться от своих намерений... В память о тех днях сохранилась у Ольги дудочка, подаренная ей пленным русским солдатом, с которым мама подружилась в парке — он там помощником садовника работал.
В трудные послевоенные годы судьба перебросила их из Швейцарии на север Европы. Они переехали в столицу маленького государства, куда из Туниса давным-давно перебрался дядя.
Здесь Ольга заканчивала гимназию, здесь и спотыкнулась, шагая по неширокой и ухабистой дороге жизни. И не последнюю роль тут сыграл все тот же легкомысленный дядюшка, Андрей Филиппович, господин Андреас — так он именовал себя, так именовали его друзья и сподвижники.
Сподвижники — это из его терминологии. К ним он причислял тех немногих, о которых говорил сугубо доверительно: «Спасители России!»
О том, что «золотых гор» не будет, что дядя по меньшей мере хвастун и обманщик, стало ясно в первый же год жизни на новом месте. Но отнюдь не только по этой причине полоса отчуждения легла между двумя семьями, и в первую очередь между братом и сестрой. Господину Андреасу не нравилось, что сестрица втайне от мужа вынашивает план возвращения на родные волжские берега, не по душе ему были и люди, бывавшие в доме сестры. Среди близких ее подруг — Эрика Мейснер, активная участница движения Сопротивления, познавшая весь ужас гитлеровских концентрационных лагерей. Там она подружилась с русским доктором Анной и бережно пронесла эту дружбу через все военные и послевоенные горести. Они и сейчас сравнительно регулярно переписываются. Вошли в круг друзей дома Марии и родственники Эрики, коммунисты. А для господина Андреаса — это уже «красная зараза», это единомышленники его злейших врагов.
Сейчас трудно сказать, как это случилось, но Ольга, вопреки воли матери, втайне от нее, а может, именно потому, что запретный плод сладок, потянулась к дому дядюшки и, скрывая от родных, частенько бывала там. Впрочем, причина тут была более серьезная, нежели сладость «запретного плода»: в доме дядюшки она познакомилась с приятелем двоюродного брата Петера — Куртом Вильде. Курт был всего лишь на два года старше Ольги, а уже успел многое познать. Красивая Ольга заставила биться сердце юноши чаще обычного, и он перешел в стремительную атаку, используя гостеприимный дом господина Андреаса. Хозяин встречал гостей радушно, полагая, что сие есть продолжение его коммерческой и общественно-политической деятельности. Позже Ольга поймет, что между этими двумя видами деятельности не было никакой разницы — основа у них одна: деньги, как можно больше денег! Но поначалу ей кружила голову атмосфера дома.
Здесь собирались деятели НТС и с пафосом говорили о будущем России, о своем призвании спасти ее от большевиков. Приняв вина сверх всякой меры, гости до полуночи истошно вопили о своей великой «миссии» и похвалялись друг перед другом — кто какой куш смог урвать у американских хозяев за антисоветские провокации.
Так было и в тот вечер. Шумит, гудит эмигрантская «вольница». А в соседней комнате притаились Ольга и Курт. Ольге интересно послушать, что там говорит дядюшка о России, а Курту наплевать и на дядюшку и на его пьяные излияния. Юноша «пылает страстью нежной», он гладит оголенные Олины плечи, руки. Но Оля ловко освобождается из цепких объятий Курта и шепчет: