— А что вы скажете об Ольге как о подруге? — спросил следователь.
— Пожалуй, ничего дурного... Добра и неплохой товарищ... Даже бывает обаятельной... Но есть в этой женщине при всем ее обаянии нечто такое, что вызывает настороженность. Даже тогда, когда грим на душе...
— Ольга когда-нибудь говорила с вами о родителях?
— Да... Она боготворит мать... С большим уважением отзывается о ее подруге, сидевшей в одном лагере с мамой... И мне кажется, что тут она говорит искренно... Это, может, несколько противоречит тому, что я рассказывала вам, но соответствует истине...
Разговор был долгим и касался, конечно, не только Ольги, но и ее самой. Может, впервые здесь, лицом к лицу со следователем, отвечая на его вопросы, Марина остро ощутила нависшую над ней опасность — бог ты мой, как легко можно было покатиться по- наклонной! И Васильева честно призналась в этом следователю.
А впереди еще один трудный разговор и неожиданное открытие.
После допроса ее проводили в кабинет Птицына. Марина не удивилась встрече с человеком, перед которым совсем недавно излила свою душу. Она решила, что допрос будет продолжен. Васильева стояла перед Птицыным усталая, растерянная, поникшая, и бледное лицо ее выражало глубокое душевное волнение.
Птицын предлагает ей сесть, а она все еще стоит, словно не слышит или не понимает его слов. И Александр Порфирьевич повторил:
— Садитесь же! А то ведь и я должен буду встать. Вот так... Кофейку не угодно ли? Воды? Извольте...
Она выпила стакан воды.
— Вы не волнуйтесь. Самое страшное позади. Я разговаривал со следователем. Он сказал, что ваши показания для дела важны, и при этом подчеркнул их объективность и откровенность. Со своей стороны я признателен вам за то, что вы в тот раз сами пришли к нам. Вы и тогда были искренни, но я не мог быть с вами откровенным до конца. На это были свои основания. Они отпали. Сейчас я могу сообщить вам нечто такое, что должен был скрывать от вас... — Птицын запнулся, на какое-то мгновение окинул взглядом удивленное лицо Марины и продолжал: — Дело в том, что Николай Андреевич Бахарев — наш сотрудник. Больше того, он работает под моим началом и действовал по моим указаниям...
Она силится что-то сказать, но, видимо, не может. Нет сил, нет слов. Перехватило дыхание. Комната расплылась в каком-то тумане. Марина судорожно уцепилась за край стола. Теперь на ее лице можно было прочесть не только изумление, но и досаду, гнев и даже страх. Большие глаза ее вопрошали: «Зачем же так?..» И, перехватив ее взгляд, Птицын говорит:
— Поймите, товарищ Васильева, так надо было!
В тот вечер Марина несколько раз подходила к столику, поднимала телефонную трубку, начинала набирать номер. Наконец она решилась и все же позвонила Бахареву. Она отчетливо видела перед собой лицо человека, ставшего для нее близким и теперь неожиданно далеким: неужели так надо было? Она слышала его нетерпеливый голос: «Алло! Алло! Кто говорит?» Не ответила. Молча опустила трубку на рычаг. И вдруг в ее почти потухших глазах сверкнула надежда. Марина снова звонит Бахареву и глухим голосом говорит:
— Николай Андреевич! — Так она называет его впервые. — Я все знаю. Меня вызывали на допрос. Я была у вашего шефа... Мне было сказано: «Так надо было...» Это и ваше мнение?
Бахарев не сразу ответил. На какое-то мгновение ему захотелось весело, как он это обычно делал при встрече с ней, сказать что-нибудь успокаивающее. Помедлив, сдержанно, с трудом скрывая душевную теплоту, высказал на одном дыхании:
— Марина... Ты пойми... Это все очень сложно...
— Мне ясно, — отчужденно-холодно отчеканила она. — Значит, и ты так считаешь... Значит...
— Никаких «значит», Мариночка! Ты должна все понять... — И Бахарев на мгновение умолк, словно подыскивал самые нужные сейчас слова.
Никогда еще так остро не ощущал он, насколько глубока его привязанность к этой девушке, столь необычно и сложно появившейся на его пути. Бахарев весь день готовился к этому разговору. Он уже знал о встрече Птицына с Мариной. Знал о реакции генерала Клементьева на эту встречу. Бахарев находился в кабинете Александра Порфирьевича, когда к концу рабочего дня подполковнику позвонил генерал. Клементьев интересовался, как прошла беседа с Васильевой и, в частности, что сказали ей о Бахареве, сумели ли объяснить все... И, судя по выражению лица Александра Порфирьевича, генерал был чем-то недоволен.