Когда Дружинин рассказал все это Вене Строгову, то по обилию вопросов, которые посыпались на него, понял, что многолетней давности история по-настоящему заинтересовала лейтенанта. Николаю Васильевичу пришлось по душе, что его молодой сотрудник так близко принимает судьбу неизвестного ему комдива.
— А теперь давай-ка прикинем, куда для начала направить стопы свои?
Загибая по очереди пальцы на своей большой руке, Дружинин начал перечислять, что предстоит сделать, куда и кому послать письменные запросы о Мишутине, какие материалы в архиве Министерства обороны разыскать в первую очередь.
— Мне кажется, нельзя ограничиваться чисто военными архивами, — сказал Веня. — Стоит, например, покопаться в архиве партизанского движения в Белоруссии.
— Правильно, — согласился Дружинин.
Лейтенант что-то записал себе в блокнот, потом спросил:
— А что, если действительно Мишутин в плен попал, как рассказывала Воронцу та старуха с хутора?
— Источник не ахти.
— Ну, а все-таки, товарищ подполковник?
— Тогда дело сложное. — Дружинин с минуту помолчал. — Придется как следует порыться в материалах, связанных с антисоветскими зарубежными организациями и формированиями. Вроде НТС или власовской РОА. Может, и промелькнет где случайно фамилия Мишутина.
— Как члена одной из этих организаций?
— Почему же? Просто пленный советский комдив, по-моему, не мог не попасть в орбиту внимания этих изменников.
На столе зазвонил телефон. Дружинин взял трубку. Его вызывал к себе начальник. Разговор с лейтенантом пришлось отложить.
Выкроить время в течение дня им не удалось. Встретились только вечером, после службы. Дружинин понимал: по-настоящему свободного времени для этой работы у них не будет никогда. Заниматься ею придется урывками между основным делом.
В тот вечер они засиделись в кабинете Дружинина почти до одиннадцати. Им никто не мешал, не отрывал телефонными звонками. Составили обстоятельный план поиска, по которому на другой день и началась их длительная совместная работа.
Глава третья
Как бы ни был редок посев, рано или поздно приходит жатва.
Первый ответ был получен из Главного управления кадров Министерства обороны. Маленькая форменная бумажка:
«На Ваш запрос сообщаем, что по учетным данным ГУК МО СССР генерал-майор Мишутин Павел Семенович, 1900 года рождения, числится пропавшим без вести летом 1941 года на Западном фронте...»
Два момента в этом документе не могли не обратить на себя внимание. Они заключались в словах: «пропал без вести летом 1941 года на Западном фронте», то есть не было указано ни точной даты, ни места, где это произошло. Небрежность писаря, заполнявшего бланк? Нет, разумеется. Неконкретность бумаги, видимо, была следствием отсутствия таких данных вообще.
Вскоре после этого пришло письмо из архива Министерства обороны в Подольске. Дружинина извещали, что он может ознакомиться там с документами любой воинской части и соединения, принимавших участие в Великой Отечественной войне.
Николай Васильевич дважды съездил в Подольск. Первый раз вместе с лейтенантом Строговым, потом один. К сожалению, ничего нового там найти не удалось.
Дружинин через Министерство иностранных дел установил связь с находящимся в длительной заграничной командировке Андреем Михайловичем Дорохиным — бывшим адъютантом комдива Мишутина. В своем письме подполковнику тот писал, что в ближайшее время должен приехать в Союз в отпуск, и тогда они смогут обстоятельно поговорить по интересующему обоих вопросу.
В начале ноября Дружинин получил весточку от Воронца. Собственно, от него самого была лишь приписка на последней странице адресованного Воронцу письма.
«Здравствуйте, Иван Тимофеевич! Пишет Вам тракторист Матвей Лыков, в настоящий момент рядовой Советской Армии. По интересующему Вас вопросу напишу только то, что видел самолично и слышал собственными ушами, как Вы сами в письме просили.
В то время я был пацаном восьми лет и со своими друзьями возвращался из лесу, куда мы ходили за хворостом, так как все запасы дров сгорели. А сгорели они потому, что дня три или четыре назад в нашем хуторе был бой и его сожгли дотла, до последней избы. И вот, когда мы возвращались из лесу, вдруг кто-то крикнул: «Пленных ведут!» Мы побежали к выгону и стали смотреть. Пленных было человек шесть или семь. Двое из них кого-то несли на самодельных носилках, укрытого с головой шинелью. Впереди всех шел пленный в длинном брезентовом плаще. А чуть позади — другой, в распахнутой телогрейке, на груди у него был орден.