Очнулся он в каком-то сарае, на земляном холодном полу. Было сумрачно. Одна половинка раскрытых ворот, раскачиваемая ветром, тоскливо скрипела на ржавых петлях. Сологубов услышал за стеной приглушенный немецкий говор, потом шаги — и на пороге сарая появились два солдата в угловатых касках, с автоматами на груди...
После нескольких мучительных, с избиениями и отсидкой в холодном подвале допросов с целью дознаться, не диверсант ли он, Сологубов все же заставил немцев поверить, что он всего лишь летчик-наблюдатель, и его направили в лагерь для военнопленных. А так как у него загноилась рана на руке, сразу же поместили в лагерный лазарет.
Это было гиблое место. Грязь, сырость (начались дожди, а лазаретный барак стоял возле торфяного болота), медикаментов почти никаких, умиравших от тифа и дизентерии едва успевали хоронить. Впрочем, пленные отправлялись на тот свет не только от ран и болезней, но и от голода и тоски.
И однажды Сологубов сказал себе: «Так дальше жить нельзя! Надо что-то предпринимать, иначе пропадешь», — и твердо решил: как только рука заживет — готовиться к побегу, уйти из этого ада во что бы то ни стало!
В начале сентября, уже после выхода Сологубова из лазарета, пленные на железной дороге грузили новые шпалы на платформы. Ровно в двенадцать конвойные объявили перерыв. Было солнечно, жарко. Сологубов завернул за штабель со шпалами, пахнущими смолой, сел в тени, закурил. И тут к нему подошел Федор Лесников из блока № 2. Сологубов сдружился с ним в лазарете, где Лесников лежал с брюшным тифом.
Поздоровавшись, Федор попросил махорки на самокрутку. Сологубов выскреб в кармане остатки, подал ему вместе с клочком газеты. Лесников закурил и, оглядевшись по сторонам, протянул свой спичечный коробок.
— На досуге, Петя, почитаешь.
— Чего? — не понял Сологубов.
— В коробке увидишь, — негромко сказал Лесников.
После работы, когда вернулись в лагерь, Сологубов на нарах сел зашивать свою много раз латанную гимнастерку и открыл коробок. Там было с десяток спичек, а под ними — сложенный вчетверо листок бумаги. Сологубов развернул его, прикрыв лежавшей на коленях гимнастеркой, пробежал глазами. И сразу почувствовал, как зачастило от тревожной радости сердце. Когда справился с волнением, прочитал бумагу еще раз. Это была сводка Советского Информбюро о разгроме гитлеровских войск на Курской дуге. Ее содержание запомнилось Сологубову на всю жизнь: наша армия перешла в контрнаступление! В ходе боев уничтожено тридцать вражеских дивизий! Сбито три с половиной тысячи немецких самолетов! Над Москвой прогремел салют в честь освободителей Орла и Белгорода. Первый салют славы...
Сологубов разгладил сводку в ладонях и внимательно осмотрел с обеих сторон. Она была отпечатана типографским способом на газетной бумаге. Кто же мог это сделать в условиях оккупации?! Подпольный комитет партии? Или партизаны? Каким образом листовка попала сюда, за колючую проволоку?.. Видимо, здесь кто-то специально занимается этим среди пленных, какая-то подпольная организация...
Сологубов не ошибся. В лагере была такая организация. И вскоре по рекомендации Лесникова он вошел в нее.
Одна из основных задач организации состояла в устройстве побегов из лагеря. Сологубову довелось участвовать в подготовке трех побегов, в том числе одного массового, при содействии местных партизан. С этой последней группой должен был бежать и Сологубов. Но за неделю до назначенного дня он вторично угодил в лазарет, подцепив жесточайшую дизентерию, и пролежал там более месяца.
Вскоре после выздоровления Сологубова весь их лагерь из Белоруссии перебазировали на территорию Германии, в Баварию. Но деятельность подпольщиков продолжалась и на новом месте. И, пожалуй, даже с еще большей интенсивностью. Кроме устройства побегов, они занимались организацией саботажа и диверсий на немецких промышленных предприятиях, где использовался труд военнопленных, давали отпор всяческим провокаторам, проводившим вербовку в так называемую «Русскую освободительную армию» и другие подобные формирования, добывали правдивую информацию о положении на фронтах, используя ее как средство контрпропаганды.