— А о нем самом, Бородаче, что-нибудь удалось найти? — спросил Сологубов. И негромко добавил: — Это же был такой человек...
— Ни в трофейных немецких, ни в наших архивах о нем ничего нет.
— И фамилия Федора Лесникова тоже нигде не упоминается?
Дружинин отрицательно покачал головой.
— Значит, все! — Сологубов тяжело вздохнул.
Как ни готовил он себя все эти дни к самому худшему, известие поразило его. Выходит, все, о чем он рассказывал здесь, в этом кабинете, повисло в воздухе, как табачный дым; все недоказуемо и, следовательно, не принято во внимание. Слова, выброшенные на ветер! И хуже всего было ощущение собственного бессилия изменить это положение, найти доказательства своей правоты. От этого и зрела обида, горьким комом подпиравшая к горлу.
Но вот Сологубов овладел собой, тихо спросил:
— Что же теперь?
— Хочу предложить вам одну работу, — сказал Дружинин.
— Не понимаю.
— У нас есть одно дело, по которому требуется ваша помощь.
— Моя помощь? Но ведь вы же не верите мне.
— Я вам этого не говорил.
— Вы же сами сказали, что нет никаких доказательств.
— Правильно, прямых доказательств нет...
— Но что-то все же, значит, нашли? Да? — Сологубов обрадованно вскинул голову.
— Очень немногое.
— А что именно?
— В трофейном архиве германского генерального инспектора по делам военнопленных нам попался один документ.
— Что-нибудь о Баварском лагере? — нетерпеливо спросил Сологубов.
— Да. Там действительно была подпольная антифашистская организация. В сентябре сорок четвертого года гестапо разгромило ее.
— И все? Никаких фамилий?
— Больше ничего. Только несколько строк в сводном общеимперском отчете о «беспорядках» в лагерях военнопленных.
Сологубов потер кулаком крутой подбородок, разочарованно сказал:
— Да, этого, конечно, мало...
— ...для того, чтобы мы поверили вам? — с улыбкой закончил за него Дружинин.
Сологубов неожиданно тоже улыбнулся — впервые, за сегодняшний разговор. Он только сейчас начал понимать, что его дело, похоже, идет на лад и что подполковник, по-видимому, всерьез предлагает подключиться к какой-то нужной для них работе. Значит, он ему все же верит!
— Тут вопрос, разумеется, не только в доказательствах, которых нам не удалось получить, — сказал Дружинин после непродолжительной паузы. — Мы основательно изучили всю вашу жизнь. Беседовали с целым рядом хорошо знавших вас людей. Имеем несколько отзывов от ваших солагерников: все-таки удалось кое-кого разыскать из числа названных вами.
— А вы, Николай Васильевич, не боитесь, что я вас подведу? — улыбнулся опять Сологубов.
— Такого, вроде, быть не должно.
— А вдруг выкину какой-нибудь фортель?
— Если, не дай бог, это случится, меня, конечно, по головке не погладят, — усмехнулся Дружинин. — А в общем, издержки будут не так уж значительны.
— Почему же?
— Введя вас в дело, мы до определенного времени не станем раскрывать перед вами всех карт.
— Следовательно, работа по этому делу явится для меня как бы проверкой?
— В известном смысле да. Но вас это не должно смущать, вы в разведке не новичок. Что касается меня, — продолжал Дружинин, — могу прямо сказать: я вам верю, Петр Константинович. В противном случае не предлагал бы столь ответственной работы.
— Спасибо, — взволнованно сказал Сологубов. — А могу я узнать, в чем конкретно заключается моя будущая работа?
— Обстоятельный разговор о деле у нас впереди. Оно связано с вашим возвращением в разведцентр «Служба-22».
Сологубов посмотрел на подполковника и с нескрываемым разочарованием сказал:
— А я почему-то думал, вы хотите мне дать подходящую работу здесь, в Союзе.
— Вы сейчас нужны там, в Западной Германии. Очень нужны!
Сологубов достал сигареты, закурил, долго в задумчивости молчал, потом спросил:
— Николай Васильевич, а отказаться от вашего предложения я имею право?
— Разумеется, — недовольно сказал Дружинин. — Дело абсолютно добровольное.
— В таком случае разрешите мне подумать... хотя бы до завтра.
— Ну что ж, подумайте...
На другой день разговор был продолжен. Сологубов начал его вопросом:
— Как долго мыслится мое пребывание в «Службе-22»?
— Это зависит от вас: до выполнения задания.
— Если это будет разовое, эпизодическое задание — я согласен. Работать же там длительное время отказываюсь, делайте со мной что хотите. Не затем я столько лет рвался домой, чтобы опять возвращаться к чужим. Поймите меня правильно, Николай Васильевич.