Было это весной 1918 года. Во Владимир приехал однополчанин Михаила Тихомирова поручик царской армии Орлов.
— Приехал по поручению Бориса Викторовича Савинкова, — доверительно сказал он Тихомирову. — Бывших офицеров нужно привлечь в «Союз защиты родины и свободы».
Орлов изложил собеседнику задачи контрреволюционной организации — Тихомиров был лицом проверенным и надежным. И вскоре «Союз» получил владимирский «филиал», названный «офицерским батальоном». Во главе его стали Тихомиров, Прокопович и Малиновский.
Главари заговора готовили батальон для выступления одновременно с контрреволюционерами Ярославля, Костромы, Мурома и ряда других городов.
Следствие по делу «офицерского батальона» разворачивалось, и тогда на помощь владимирским чекистам приехали товарищи из специальной следственной группы ВЧК, которой руководил Михаил Сергеевич Кедров, один из соратников Феликса Эдмундовича Дзержинского.
С самого вечера моросил тоскливый ноябрьский дождь вперемешку с мокрым снегом. В нетопленых помещениях монастыря было сыро, холодно и неуютно. Кутаясь в кожанку, Николай Рагозин сидел в кресле. Его знобило. Да и мысли были невеселые...
Утром коллегия губернской ЧК рассмотрела следственные материалы на одного из главарей «Владимирского офицерского батальона» — Рагозина Василия Николаевича. Неопровержимыми фактами следствие доказало террористическую, диверсионную и шпионскую деятельность Рагозина. Обвиняемого приговорили к расстрелу.
Тяжко думать о брате. Но как ни ворошил память Николай, как ни выискивал факты, оправдывающие Василия, — ничего найти не мог. Раздумья прервал голос дежурного:
— Товарищ Рагозин, там какая-то барыня вас спрашивает...
— Что? — не понял Николай.
— Говорю, мадам пришла к вам...
— Пригласи, пусть заходит.
Дверь открылась, и на пороге появилась мать Рагозина.
В кабинете председателя, нещадно дымя самокрутками, вели разговор Исаев и Круминь. Говорили о Рагозине.
— Говоришь, мать к нему пришла? — переспросил Исаев.
— У него сейчас...
— Трудно, ох как трудно ему, что ни говори, ведь брат.
— Испытание тяжкое, — согласился с Исаевым Карл Янович.
— Выпадет же человеку такая судьба. Он приходил ко мне, хотел сам расстрелять брата. Я не разрешил.
— И правильно сделал, — одобрил Круминь. — Молод, горяч...
— Может, стоит сейчас пойти нам к Николаю? Как думаешь, Карл Янович?
— Думаю, что не надо. Он сам найдет силы. Крепкий чекист...
Николай смотрел на мать, на ее изменившееся от страшной вести лицо. Он глубоко сочувствовал ей. А поймет ли она его? Раньше понимала. Всегда он находил у матери поддержку и защиту. Чем же он отплатит матери? Как поможет ей?
— Ты можешь спасти его, не переступая законы чести и совести, — терпеливо выслушав рассказ Николая о вине Василия, сказала мать. — Муштра кадетского корпуса, фронтовые окопы ожесточили Василия. Он не успел еще разобраться в смысле революции и потому стал ее врагом. Мы с тобой возьмем его на поруки, сделаем другим: добрым, хорошим...
— Мама, перестань! Василий слишком далеко зашел. Он враг, непримиримый враг революции. Он — уголовный преступник, убийца.
— О боже! — воскликнула женщина.
Она не могла понять страшные слова сына. Нет, нет! Василия оклеветали, оговорили, а он гордый, он не станет оправдываться. Чтобы убедить мать, Николай даже показал списки тех, кого намеревались заговорщики расстрелять сразу же после захвата власти. Эти списки составил Василий, почерк тому свидетель. И первым в списке значился Николай Рагозин.
Мать словно окаменела.
— Верьте Николаю, — услышал Николай вдруг хорошо знакомый голос.
В дверях стояла Марина. Они не заметили, как вошла девушка, как стала, прислонившись плечом к двери.
— Верьте ему, — снова повторила она.
Николай хотел, чтобы Марина вышла, но она покачала головой и подошла к матери...
— Я тебе ничего не говорила, Николай. Скажу теперь... Сегодня я видела, как проводили по коридору твоего брата. Я не знала, кто это, и спросила дежурного. И знаешь, Николай, знаешь...
Марина запнулась, потому что видела, как, ожидая чего-то страшного, побелел Николай.
— Не волнуйся, но вспомни: когда в тебя стреляли, я оглянулась.
— Да... — выдохнул Николай.
— Оглянулась и увидела лицо стрелявшего... Это был твой брат. Это он хотел убить тебя!
Наступило тягостное молчание. Первой заговорила мать Николая.
— Я верю вам... — Она встала и медленно пошла к двери. У самого порога остановилась, еще раз взглянула на сына и вдруг спросила: — Ты знаешь, как тебя прозвали в городе?