После кинотеатра он перекусил в кафе «Момент», а когда сумерки опустились на малоэтажные улицы города и солнце видела лишь золотая маковка старинной церкви, в которой располагался областной краеведческий музей, он отправился по нужному адресу.
Это был двухэтажный четырехквартирный дом с двумя входами, расположенный на окраинной улице, окруженный высокими кустами сирени, еще не расцветшей. Во всех окнах горел свет.
Человек с «Одиссея» поднялся на второй этаж, позвонил в квартиру № 4, откашлялся в кулак.
— Кто? — спросил за дверью низкий женский голос.
— Домна Поликарповна? — тихо спросил пришелец.
Дверь открылась. Перед ним стояла пожилая, лет под шестьдесят, женщина с проседью в черных волосах, с густыми черными бровями. Она была очень высока ростом, никак не ниже ста восьмидесяти. Человек с «Одиссея» знал ее по описаниям довольно хорошо, но сейчас, увидев наяву, был несколько удивлен. Домна Поликарповна производила очень внушительное впечатление, несмотря на то что облачена была в довольно засаленный халат малинового цвета. Вероятно, в молодости она была весьма недурна собою.
— Вы ко мне? — удивленно спросила она своим почти мужским баритоном, глядя на него сверху вниз.
— Именно к вам.
— Но я вас не знаю... — Она пожала плечами. — Впрочем, заходите, не через порог же разговаривать...
Она провела его на кухню, которая не блистала чистотой и была насквозь пропитана запахом кофе. Показав ему на старенький венский стул, взяла из лежавшей на столе пачки «Беломора» папиросу, чиркнула спичкой, закурила и сказала:
— Что же вы молчите? Вас Борис Петрович прислал или кто?
— Какой Борис Петрович? — Он сел, поставив портфель между ног.
Домна Поликарповна показала папиросой на пол.
— Ну, сосед мой снизу... Вы по поводу жилья?
Человек с «Одиссея» улыбнулся.
— Да, квартира мне нужна, но прислал меня к вам не Борис Петрович. Я из очень далеких краев, Домна Поликарповна.
— Загадки какие-то! — раздраженно сказала она. — Послушайте, довольно кокетничать, мне не семнадцать лет. Если вы хотите снять комнату — пожалуйста! А рассусоливать тут нечего.
— Вы бы присели, а то как-то неудобно — я сижу, вы стоите, — сказал он. — Можно, я тоже закурю?
— Ради бога! — Она села на стул по другую сторону стола. — Так в чем дело?
— Видите ли, Домна Поликарповна, как бы вам объяснить... — Он мялся, но делал это рассчитанно.
— Слушайте, молодой человек, не морочьте мне голову. Говорите прямо, кто вы и что вам нужно. — Она начинала сердиться, но голоса не повышала, как будто бы они с самого начала договорились не кричать. Со стороны их можно было бы принять за людей, которые только для посторонних хотят казаться взаимно недоброжелательными, а на самом деле испытывают друг к другу глубокую симпатию.
— Домна Поликарповна, я вас так хорошо знаю, вернее, вашу биографию, что вы сейчас удивитесь.
— Ну-ну! — подбодрила она его, сделав затяжку и пустив к потолку столб дыма.
— Вы ведь перед войной работали в германском посольстве.
Она не стала хвататься за сердце и не побежала в комнату за валерьянкой, как он ожидал. Она смотрела на него широко открытыми серыми глазами из-под густых черных бровей, а ему казалось, что она смотрит сквозь него. Ему даже страшновато стало от задумчивого взгляда этих больших и, по всей вероятности, немало повидавших глаз. В ее голове шла какая-то сложная работа, а он молчал, не зная, что говорить дальше...
Она заговорила сама.
— Вы слишком молоды, вам ведь не более тридцати пяти...
— Тридцать шесть, — уточнил он.
— Все равно, вы не могли знать меня тогда. Здесь об этом никто не знает тоже... Откуда вам известно?
— Это не имеет значения, вы не бойтесь...
— Я и не боюсь. — Она усмехнулась. — Насколько понимаю, бояться скорее надо вам.
— Вы ведь на оккупированной территории были.