Но кто этот другой источник, Мальт никак не хотел открывать Сологубову, продолжая изматывать его окольными, порой не имевшими, казалось, прямого отношения к делу вопросами, чтобы, видимо, расслабить настороженность арестованного, заставить его раскрыться и затем неожиданно поймать на какой-нибудь мелочи. В общем, Мальт оставался верен своему методу, который Сологубову уже довелось испытать на самом первом допросе, в ночь возвращения в «Службу-22».
Избегая ловушки, Петр тщательно обдумывал ответы, старался быть немногословным, где можно, вообще отмалчивался, лишь пожимал, как бы в недоумении, плечами. Когда такое поведение арестованного Мальту надоело, он пристукнул по столу ладонью и гневно сказал:
— Доннер веттер! Перестаньте, Сологубов, крутить! Вы полностью изобличены. Наш человек видел вас в Москве, когда вы...
На маленьком столике зазвонил телефон. Замолкнув на полуслове, Мальт взял трубку. Его лицо сразу сделалось внимательно сосредоточенным, потом на лбу углубились морщины, поползли вверх, отразив удивление:
— Неужели это так срочно? Но вы же знаете, у меня важный допрос. Что вы сказали? Немедленно отложить? Слушаюсь, сэр...
Допрос был прерван. Когда вызванный полицейский выводил арестованного из следовательской комнаты, Мальт напутственно сказал:
— В вашем распоряжении, Сологубов, несколько дней. За это время хорошенько подумайте, чтобы нам не начинать разговора сначала...
И Сологубов думал. «Наш человек видел вас в Москве, когда вы...» Эта прерванная телефонным звонком фраза Мальта стояла у него в ушах, он варьировал ее на разные лады, стараясь докопаться до заложенного в ней содержания. Какой человек мог его видеть в Москве? Надо думать, кто-нибудь из агентов «Службы-22», знающих его в лицо. Вполне возможно. Гора с горой не сходится, а человек с человеком порой встречаются самым неожиданным образом... Но как понимать вторую часть фразы Мальта: «Когда вы...» Что-то, видимо, делали? Или где-то шли? С кем-то разговаривали? В общем, речь идет, наверное, о каком-то действии, поступке.
Сологубов думал над этим до самого вечера, но так и не пришел к чему-либо определенному.
Вечером на ужин вместо чая ему принесли сироп, бледно-розовый, приятный на вкус. Он с удовольствием выпил его, а потом был не рад: такая разгорелась жажда, что места себе не находил всю ночь. Но это оказалось лишь началом уготованного ему нового испытания. Сологубов несколько раз подходил к крану над раковиной — хоть бы капля упала, воду отключили. И еще не давал ему спать ослепляюще-яркий свет четырех потолочных плафонов — от него резало глаза, ломило в висках.
И так подряд три дня и три ночи. Койку из камеры убрали, есть Сологубову давали только хлеб и соленую рыбу, вместо воды все тот же сладковатый сироп, от которого через несколько минут начинало сохнуть во рту, а язык делался как деревянный.
Спасаясь от нестерпимо яркого света, Сологубов ложился ничком на голый цементный пол в углу камеры, закрывал голову руками. Но от цемента несло холодом, долго не улежишь. Петр присаживался на откидной стульчик, потом начинал ходить по камере, пока усталость опять не валила его на пол.
На четвертый день свет в камере приглушили, койка оказалась на прежнем месте под решетчатым окном, Сологубову дали хорошую еду и чистую воду. А после завтрака опять вызвали на допрос.
— У вас, Сологубов, есть неплохой шанс, — сказал ему вместо приветствия Мальт со своей обычной иронической усмешкой. Однако в голосе его прозвучали какие-то заигрывающие нотки. — Генерал Кларк может все уладить без дальнейшего участия ФБР.
— Как это понимать?
— Буду с вами совершенно откровенен. — Мальт внимательно всматривался в небритое, опухшее от бессонницы лицо арестованного. — Не в интересах «Службы-22» предавать ваше дело широкой огласке.
— Мое дело? — Сологубов непонимающе пожал плечами. — Я до сих пор в неведении, что конкретно мне инкриминируется?
Вместо ответа Мальт вкрадчиво предложил:
— Вы должны нам рассказать о своем сотрудничестве с органами КГБ.
— Ах, вот оно что!
Сологубов сделал удивленное лицо, а мысль его в эту минуту лихорадочно работала только в одном направлении: последует за этим что-то более определенное, какая-то весомая улика, которой он будет приперт к стене, или нет?
— Перевербовка, двойная игра в разведке — вещь не редкая, — продолжал Мальт. — Если вы чистосердечно расскажете о ваших завязавшихся контактах с Лубянкой, мы в долгу не останемся. У вас в этом случае будут весьма интересные перспективы.
— Вы хотите сказать, игра стоит свеч? — улыбнулся спекшимися губами Сологубов.
— Безусловно! — с надеждой подхватил Мальт. Но Сологубов тотчас погасил эту его надежду:
— К сожалению, не могу воспользоваться столь заманчивым предложением.
— Ваше упрямство неразумно, — сказал уже не так мягко, как прежде, Мальт. — Видимо, вы плохо подумали за эти три дня.
— Нет, я очень много думал...
Так они разговаривали еще с четверть часа, пока Мальт не был вынужден пойти с последнего козыря. Собственно, этот козырь был уже приоткрыт при первом допросе, когда он угрожающе заявил Сологубову, что его видели в Москве.
Достав из ящика стола донесение, написанное зелеными чернилами, Мальт подал его арестованному, пальцем показал, где надо читать.
Когда Сологубов принимал сложенный вдвое листок, его рука слегка дрогнула, чего он особенно опасался, зная, что при сильном волнении руки его могут подвести. Тяжело дыша, пробежал глазами указанное Мальтом место. Смысл размашистых строчек сводился к тому, что «Самарин» (псевдоним Сологубова по разведшколе перед заброской в СССР) был случайно замечен в Москве по выходе из бюро пропусков Комитета госбезопасности на улице Кузнецкий мост. Написано от первого лица, однако — кто источник, из прочитанного было не понять, а читать дальше Мальт не дал, отобрав у Сологубова донесение московского агента. И тут же требовательно спросил:
— Ну?!
Сологубов поднял голову, внимательно посмотрел прямо в острые, глубоко посаженные глаза Мальта, как бы ища там подтверждения осенившей его догадки. За все время пребывания в Москве он ни разу не заходил в бюро пропусков КГБ. Донесение «московского агента», скорее всего, являлось самой настоящей фальшивкой. А если это так, то не была ли вообще вся эта затея с ночным арестом, снятием отпечатков пальцев, иезуитскими допросами Мальта и издевательствами в камере заранее подготовленной провокацией?
Сологубов не вдруг принял эту внезапную догадку. Ему сделалось и легко, словно тяжелый груз с себя свалил, и в то же время трудно было поверить в возможность подобного. Он был почти убежден: «Служба-22» никакими уликами против него не располагает. Однако не укладывалось в голове, что всем мытарствам и издевательствам он, выходит, был подвергнут без каких-либо причин, основанных на действительных фактах, а лишь в целях проверки, не перевербован ли он. Неужели через такое чистилище пропускается каждый агент «Службы-22», возвратившийся из-за границы с первого задания?
Все это промелькнуло в голове Сологубова в какие-то считанные секунды. Надо было отвечать на вопрос Мальта. И Сологубов, глядя ему в глаза, подчеркнуто твердо сказал, что никто не мог его видеть в бюро пропусков на Кузнецком мосту, потому что там он никогда не был. Это, видимо, недоразумение, нелепая ошибка или, быть может, гнусный оговор какого-то мерзавца.
После этого Мальт еще долго донимал его своими прощупывающими вопросами. Но теперь Сологубов уже не боялся их — он понимал: все они дутые, за ними ничего опасного не таится. Да и сам Мальт был уже не тот, что в начале допроса. В его взгляде, которого он почти не сводил с арестованного, все чаще улавливалась какая-то вялость, точно надоело ему все, и вопросы свои он задавал как-то нехотя, словно бы уже не веря, что из всего этого может получиться что-нибудь стоящее.
Глава десятая
Сологубов пробыл под арестом пять суток. В пятницу вечером он вернулся к себе на квартиру. Подавая за ужином его любимый творожный пудинг, искренне обрадованная возвращением своего жильца, Марта сказала: