— Я, господин полковник, руководствовался известной вам инструкцией по этому вопросу и полагаю, что члены группы, особенно руководители, хорошо усвоили все ее положения.
— Скажите, пожалуйста, капитан, какие инструкции группа имеет на случай перехода линии фронта при возвращении?
— В этом плане, господин полковник, предусмотрено два варианта. Первый. При подходе к передовой всей группой обстрелять бойцов Красной Армии с тыла, создать панику и перейти на сторону немецких войск. Второй. При переходе через линию фронта небольшими группами или в одиночку, приближаясь к немецкой заставе, поднять руки над головой, сложить их крест-накрест и произнести пароль: «Павлов цвай» и число тысяча восемьсот девяносто шесть. Пароль знает каждый член группы. Конкретные пункты перехода не назывались. Их сообщим по радио.
— Отлично. Благодарю вас, капитан.
Полковник сел за письменный стол, подал Фурману блокнот и сказал:
— Ну что же, давайте сочинять текст ответной телеграммы.
Митин расшифровал две депеши, принятые радистом вечером 20 февраля. По опознавательным группам он понял, что они были зашифрованы аварийным шифром. Это был текст радиограммы, разбитой на две части. В ней говорилось:
«Альберту. Благодарю за мужество и преданность. Поступили правильно. Всех участников группы представляю к награде за работу и стойкость. Строго соблюдайте меры предосторожности. Решение отойти в безопасное место одобряю. Разведку полностью прекращать нельзя. Задание от 17-го остается в силе. Это очень важно. Используйте только опытных и надежных разведчиков. Информацию храните у себя. Радиосвязь временно прекращаем с обеих сторон. В эфир выходить только в крайнем случае. При осложнении обстановки возвращайтесь. Переход — на участке Думиничи, Черныши над Жиздрой. Маршрут уточним по радио. Желаю успехов. Дальнейшие сообщения только аварийным шифром. Полковник».
ПО СЛЕДАМ ШПИОНОВ
Капитан Васильев, с которым Таров встретился в Белеве, произвел на него приятное впечатление. Он был лет на десять старше Тарова. До перехода в территориальные органы НКВД восемь лет служил в пограничных войсках. Капитан оказался весьма общительным, располагающим к себе человеком, и Таров сразу же нашел с ним общий язык. Уже после первой беседы стороннему наблюдателю могло показаться, что они давно работают вместе.
— Да-а, — задумчиво протянул Васильев, когда Таров объяснил суть задачи. — Это уравнение со многими неизвестными. Как же мы будем его решать, если нет ни точного места и никаких конкретных зацепок? Остается единственное — действовать по формуле «Ищи ветра в поле»?
— Давайте думать, Владимир Николаевич! Место действия в принципе известно, вот оно (Таров обвел на карте красным карандашом районы Козельска, Белева, Болхова). Где-то тут. Район, правда, великоват, но что ж поделаешь... Ну а как решать, думаю, вам и карты в руки. Вы же бывший пограничник, умеете это делать лучше других.
— На границе все ясно. Любое происшествие — это конкретика. Видно, откуда надо танцевать, за что зацепиться, а это главное.
— Не скажите, товарищ капитан. Начальник нашего отдела Тимов Петр Петрович, может быть знаете, тоже пограничник, с большим стажем. Он совсем другого мнения. По его рассказам ребусов на границе бывает предостаточно, да и не менее сложных, нежели наш «Шмель».
— Не спорю, не спорю. Всякое случается и там, но с точки зрения конкретики все же яснее.
— Ладно, давайте ближе к делу. Итак, с чего начнем, какие есть соображения?
Они сидели почти весь день, обдумывая план мероприятий, спорили, обсуждали разные версии, пока не пришли к согласию. В конце концов план был готов, но оставалось главное — начинить его конкретикой (кто именно, что и в какие сроки выполняет) и приступить к практической реализации. На согласование всех вопросов с руководителями райотделов НКВД и особых отделов, дислоцированных в районе действия шпионской группы, а также подбор нужных людей, их расстановку, инструктаж и направление на места потребовалось двое суток.
Вечером 28 февраля Таров был срочно вызван в областное управление НКВД для прямого разговора по ВЧ с начальником управления Федовым. Разговор, судя по всему, не сулил ничего хорошего, и Таров волновался. Действительно, голос Федова показался ему необычно суровым, чувствовалось, что комиссар был чем-то расстроен.