— Да ближе нет мельницы, нету, понимаешь ты белорусский язык?!
Полицай будто бы и не слышал ее.
— А может, ты везешь не зерно? — Он примкнул к карабину штык, замахнулся на мешок.
Но проколоть его Домна не позволила. Разъяренной тигрицей она бросилась на полицая.
— Ты что, ирод поганый, детей моих без хлеба оставить хочешь или просишь, чтобы я глаза тебе повыцарапала? — Она толкнула его с такой силой, что он чуть было не свалился.
— А ты че? — сказал он, и его удивленный взгляд упал на расстегнувшуюся кофту Домны. — Ты че? — повторил он, пытаясь ее обнять.
Домна, не раздумывая, влепила ему пощечину.
— Молод еще лезть... — она поспешно застегнула кофту.
Пожилой полицай, искоса наблюдавший эту сцену, вдруг заржал.
— Ну и баба, ну и молодец, ну как есть моя Нюрка. — Он отстранил молодого, подошел к Домне. — И чья же ты такая будешь? — Он оглядел ее с ног до головы...
Все еще тяжело дыша, Домна, как могла, улыбнулась.
— Скачкова я, Домна Ефремовна, из Антоновки...
Полицай взял у молодого пропуск, для приличия мельком глянул в него и отдал Домне.
— А вообще-то мы проводить тебя можем, а если после мельницы часть муки на горилку променяем, и вовсе породнимся.
Полицай уселся на подводу. Молодой потянулся за вожжами. Домна замахнулась на него концами.
— Уйди, сосунок!
Пожилой едва успел схватить ее за руку.
— Уймись, баба, дай мальцу порезвиться.
Делать было нечего, пришлось подчиниться, а душа так и зашлась, пресвятую мать даже вспомнила. «Что же теперь будет? Высыпет мельник в бункер зерно... и всем станет ясно...» В ее глазах свет стал меркнуть, будто фитиль в лампе кто подвернул. Вспомнила детишек, пожалела, что старуху мать не отвела с ними в лес. «Если меня схватят, нагрянут в деревню, дом спалят, а ребятишек...»
Пожилой полицай ей что-то говорил. Слова у него были как пуховые подушки — мягкие, ласковые, но значения их Домна не понимала. «Крошки, мои крошки!..» Искоса глянула на полицаев. Пожилой увлеченно и тихо, будто нашептывая ей на ухо, продолжал говорить. Молодой, внимательно слушая его, хитровато улыбался. «А оружие держат, не вырвешь...»
Когда подкатили к мельнице, от ее ворот отъехала телега, груженная белыми, словно напудренными, пузатыми мешками.
Домна была еле жива от страха.
Вместе с полицаями вошла в здание мельницы. В просторном помещении гудела паровая машина, через прорези ее чугунной дверки виднелось бушующее пламя.
«Так что же делать?»
Пожилой полицай громко спросил:
— Здесь живые есть? — И его глухой голос, словно булькающая вода, ударился о запыленные стены и застрял в лохматой паутине углов.
Из боковой двери вышел средних лет мужчина. Вытирая мокрые руки о подол белой от муки рубахи и облизывая сальные губы, он недовольно спросил:
— Чего надо?
Домна вздрогнула от его неприятного голоса. Мельник показался очень похожим на того проходимца, который в прошлом году продал ей на рынке кожаные сапоги на картонных подметках. На второй день она угодила под дождь и домой пришла в одних голенищах. «Вот совпадение, — удивилась она, — даже глаза такие же маленькие, как у сурка». И тут ее осенило: Домна подошла к мельнику и схватила его за грудки, да так, что рубаха под ее цепкими пальцами, давно привыкшими к мужской работе, затрещала.
— Вот ты где мне попался, харя твоя поганая... — Она трясла его, что было в ней сил.
— Да-а что ты, бешеная, что ли? — забормотал мельник, тщетно пытаясь высвободиться.
Этого только и надо было Домне.
— Вот паразит, — взъелась она пуще прежнего, — он меня еще и бешеной обзывает, гад ползучий... Да ты знаешь, кого ты, змея паскудная, обокрал?.. — У нее на глазах проступили слезы. Она сделала вид, что готова его искусать, исцарапать, уничтожить...
Полицаи еле оторвали ее от насмерть перепуганного мельника, стали уговаривать. Домна не унималась. Она неистовствовала: вырывалась, кричала, плевалась в сторону мельника.
— Да вы знаете, он моих детей обворовал!..
Мельник вытаращил глаза.
— Мужики, да ей-богу она бешеная... гоните ее... а то и впрямь покусает!
— Да что ты?! — Пожилой полицай недоверчиво покосился на Домну, потом сгреб ее в охапку, ногой отворил дверь и вышвырнул во двор...
— А как же с помолом? — Домна забарабанила в закрывшуюся дверь, заплакала.
На стук вышел пожилой полицай. Глаза — что у хищника, лапищи, сжатые в кулаки, хрустят.
— Сгинь, нечистая сила, и чтоб духу твоего здесь не было!
Домна испуганно попятилась от него, задом коснулась телеги, села, нащупала вожжи, дернула...