Запорожцы заложили на складе четыре мины, и все они взорвались почти разом, спустя десять часов, утром, когда фашистские солдаты щеголяли по деревне в парадных мундирах. У кромки леса, там, где был аэродром, небо рвалось в клочья, дыбилась земля. Было похоже, что из-под земли со страшным грохотом и огнем выбиваются какие-то дьявольские силы...
Две недели фашисты боялись входить на территорию аэродрома.
Гитлеровский праздник храбрецы отметили еще одним сюрпризом.
Неизвестно, кому на ум пришла эта идея. Только в отряде все сразу заразились ею. Сергею Сидорову через связных добыли краски, и он принялся за работу. Из молодых сосенок он сделал раму, натянул на нее простыню и стал рисовать Гитлера. Оригиналом для этого служила карикатура, взятая из газеты.
Сергей рисовал на поляне перед жилыми постройками, и поэтому вокруг него всегда было шумно, звенели шутки, прибаутки и даже частушки. За его работой пристально следили Рабцевич и Линке.
— А ничего получается зверюга, — сказал Рабцевич, когда на белом полотне стал вырисовываться портрет фюреpa. — Ты для большей выразительности челку ему сделай подлиннее, выдели зубы и зазубри их да глаза по-лягушачьи выкати...
Наконец, портрет был готов. Его решили выставить на обозрение фашистов. Выполнить это задание поручили группе Бочерикова, которая и отправилась в ночь на 20 апреля к деревне Люсино на шоссе Лунинец — Ганцевичи.
Еще до рассвета подобрали подходящее место — заброшенное поле. Портрет укрепили на больших шестах метрах в пятистах от шоссе. Дорога здесь как раз делала изгиб, и портрет хорошо был виден с одной и другой стороны. Пускай любуются... А чтобы плата за просмотр соответствовала военным ценам, вокруг портрета поставили несколько противопехотных мин, заминировали и сам портрет...
Первая машина появилась не скоро. Уже давно рассвело, полицаи выгнали свое стадо на молодую травку, поднялось и стало припекать жаркое весеннее солнце, а шоссе по-прежнему было пустынно. Кое-кто стал уже поговаривать, что место для демонстрации подобрали не совсем удачное, и тут со стороны Лунинца послышалось нарастающее тарахтение машины. Сразу смолкли разговоры...
Это был грузовик. Солдат гнал машину, словно старался из нее выжать все, на что она была способна. Машина, взлетая на многочисленных выбоинах, гремела пустым кузовом. Портрет солдат заметил. Он долго смотрел на него, даже скорость сбросил и потом оглядывался, пока не скрылся из виду.
Все надеялись, что солдат остановится, выйдет из кабины... Уже решили, что, если он вздумает направиться в сторону портрета, снять солдата, чтобы не портил обедню...
Бойцы зашумели:
— Стоило в такую даль да через болото тащиться?
— Ничего, товарищи, — успокоил Бочериков, — сейчас этот фашистик домчит до своих, расскажет, что по дороге повстречал, и тогда начнется потеха.
И действительно: не прошло и получаса, как со стороны Ганцевичей показалась легковушка, полная фашистов. Напротив портрета она остановилась. Фашисты некоторое время молча глядели на своего фюрера, потом на шоссе вылез солдат. Боязливо озираясь, он набрал в горсть камней с обочины и осторожно, словно гончая перед тем, как поднять птицу на крыло, пошел к портрету. Остальные замерли у раскрытых окон. Сделав несколько шагов, солдат остановился, кинул перед собой камень, как обычно бросают гальку по воде, чтобы она, отскакивая, летела возможно дальше, вновь пошел...
Тем временем с одной и другой стороны шоссе показалось сразу несколько машин. На грузовике ехали солдаты, они браво пели песню... Не доезжая до легковушки, машина остановилась. Смолкла песня. Фашисты столпились на обочине шоссе, будто на смотровой площадке. Все глядели на сверкающий на солнце портрет. Потом несколько солдат во главе с офицером отделились от группы и, держа автоматы наизготовку, пошли вслед за первым солдатом, который, не дойдя метров тридцать до портрета, швырнул в него камень. Камень, угодив Гитлеру в зубы, выдрал клок...
— Ну как же он так! — воскликнул Сидоров. — Я старался, а он...
Бойцы крепились, чтобы не рассмеяться.
— Ты уж погоди со своими шуточками, — одернул Сидорова Бочериков, — дай до конца представление досмотреть...
С обочины дороги что-то закричали. Солдат в ответ огрызнулся и, швырнув оставшиеся камни в фюрера, повернул обратно. Автоматчики пропустили его и пошли дальше. Не успели они сделать и десяти шагов, как взорвалась первая мина. Они побежали назад и напоролись еще на пару мин...
С обочины опять закричали. Оставшиеся в живых фашисты остановились и стали из автоматов расстреливать портрет, очевидно, намереваясь сбить его с шестов, но не тут-то было, ведь не зря бойцы выбирали сосенки покрепче...
Больше часа стоял истерзанный в клочья портрет Гитлера. И не было ни одной машины, которая не задержалась бы на обочине. Фашисты стреляли в портрет, кидали камнями, палками, а он стоял...
Комедия продолжалась до тех пор, пока не приехали минеры и не сняли портрет.
Приближался праздник 1 Мая, а настроение у храбрецов было невеселое. Еще не опомнились от гибели комсорга группы Синкевича — Литвиненко, подорвавшегося во время минирования шоссе, как обрушилось новое горе — погиб любимец отряда Сергей Храпов, которого отличали умная храбрость, живой и веселый нрав. Он никогда не унывал. Бывало, люди измотаются на задании, измучаются, одно желание — лишь бы добраться до костра, до печи, закрыть глаза, а он вдруг затянет задорную песню или впрыгнет в круг повалившихся от смертельной усталости бойцов, ударит ладонями о колени и начнет лихо отплясывать «Яблочко»... Откуда только силы брались? Все умел этот парень: петь, плясать, стихи читать и воевать...
Необычная выпала судьба на его долю. Родом он был из подмосковного города Луховцы. С детства мечтал стать артистом. До войны был призван в армию. Там сбылась его мечта. Сергея приняли солистом в ансамбль песни и пляски Белорусского военного округа...
21 июля 1941 года ансамбль давал концерт на заставе под Брестом. А утром началось фашистское нашествие. Сергей Храпов стал защитником Брестской крепости. Тяжелый, нечеловечески тяжелый бесконечный бой... С осени сорок второго года он стал бойцом отряда «Храбрецы». И вот теперь...
На базе, где собрался почти весь личный состав отряда на открытое комсомольское собрание, было непривычно тихо. На войне люди в какой-то мере привыкают к смерти, потому что идут с ней рядом и через нее. Смерть Сергея словно выбила всех из седла.
Все ждали членов партии, которые в штабной хатке проводили собрание. Наконец, открылась дверь, появился Линке. Он был как всегда подтянут, только лицо осунулось и резче обозначились морщины. За ним шли Рабцевич, Бабаевский, Побажеев и все остальные члены партии.
Василий Козлов открыл комсомольское собрание. Минутой молчания почтили память павших товарищей. Потом Козлов предоставил слово Линке.
Комиссар отряда заговорил о Первомае, рассказал о том, что его самого неоднократно арестовывали за участие в этом празднике. А в тридцать первом году он впервые прошел с демонстрацией по ликующей Красной площади... Он говорил о фашистской чуме, борьбе с которой посвятил всю свою жизнь, о задачах отряда, каждого бойца, командира.
— Мы с вами, — сказал он, — не должны позволить фашистам лишить нас возможности строить счастливую жизнь. — Его голос зазвенел металлом: — Клянемся, что не будет от нас пощады оккупантам, за смерть наших товарищей мы отомстим фашистам!
И все собрание в один голос ответило:
— Клянемся!
Прямо с собрания бойцы уходили на задание. Для усиления групп Линке пошел с Игнатовым, Бабаевский — с Синкевичем, Побажеев — с Бочериковым...
Действия партизан на какое-то время парализовали движение на железных и шоссейных дорогах.
В ответ фашисты провели серию карательных экспедиций. В поисках партизан они вторглись в Логишинские леса. Однако диверсионно-разведывательные группы, предупрежденные местным населением, вовремя вышли из опасной зоны...