«Очень восхищен выставкой, высоким уровнем развития науки и техники вашей страны и благосостоянием вашего народа. Приезжайте еще к нам, наше правительство предоставит вам возможность. Приятель».
И надо отдать должное хозяевам выставки: эта запись из книги отзывов ими была изъята. Но ожидаемого результата не последовало. Хозяева молчали. То ли они сомневались в надежности Хомяченкова, то ли хотели понаблюдать за ним, то ли выжидали, пока плод созреет окончательно и упадет на землю сам.
Хомяченков все больше нервничал, а вестей все не было. И он решился. Взяв больничный, он снова приехал в Москву. Ему удалось узнать адрес одного из посольских особняков, и он в течение трех дней вел наблюдение за ним, изучая окружающую обстановку. Поздно ночью он залез на дерево, с него перебрался на стену, ограждающую особняк, и оттуда спрыгнул во двор. Встретили, правда, его не очень гостеприимно. Два дюжих охранника сбили его с ног, намяли бока и, накрыв чем-то жестким и тяжелым, поволокли в особняк. Долго пришлось Хомяченкову доказывать этим молодцам, которые не знали русского языка, что он их друг. Его посадили в темный вонючий чулан, и он часа два ожидал, когда с ним поговорят.
Говорили с ним двое мужчин, но уже не те, которые так негостеприимно встретили его в посольском саду. Оба были некрасивы: один — долговязый, невероятно тощий и весь какой-то перекореженный, другой — постарше, посолидней, плотный, плешивый, с редкими зубами и вывороченными губами. Первый назвался Барри Древсом. Второго Древс назвал мистером Грейроком. Древс выступал как бы устроителем встречи и беседы с Хомяченковым.
Хомяченкову пришлось выложить на стол все имеющиеся у него документы, подробно рассказать о себе, о встречах с Питером Панитски и его шефом в Западном Берлине.
— И что же вы хотите от нас? — небрежно спросил мистер Грейрок. На него рассказ Хомяченкова, казалось, не произвел впечатления.
Если бесцеремонное обращение охранников можно было как-то понять, то холодность и безразличие этих господ после того, как они узнали, кто он, озадачили и обидели Хомяченкова. Он пожал плечами.
— Но мне сказали, что меня найдут и свяжутся, — промямлил он неуверенно. — Потом, тут некоторая сумма...
— И вы решили поторопить события, — перебил его Древс.
— А вы знаете, — спросил Грейрок, — что вы сделали себя подозрительным в глазах своих соотечественников и, нас поставили в неудобное положение?
— Но меня никто не видел, клянусь вам...
Беседа затянулась. Хомяченков видел, что разговор записывали на магнитофон, закамуфлированный под небольшой чемодан. «Ну и черт с ними», — подумал Хомяченков, — пусть записывают, если это им интересно».
На следующий день после завтрака Древс и Грейрок снова беседовали с ним. Говорил больше Хомяченков, а дипломаты слушали и записывали на магнитофон. Хомяченков старался. Раз уж так получилось, то надо выкладываться на всю катушку, чтобы поверили и приняли за солидного партнера. Потом, надо же вырвать обещанные пять тысяч...
Хомяченков выложил часть собранных им секретных сведений военного характера, начертил схему расположения известных ему военных объектов с привязкой их к ориентирам на местности.
Когда он выговорился, Грейрок и Древс заставили его дать подписку о том, что он и впредь будет честно и добросовестно работать на их разведку и соблюдать данные ему инструкции. Инструкции были изложены пока устно. Позже он получит их и в письменной форме. Ему предписывалось собирать разведывательную информацию о воинских частях и промышленных предприятиях (давался перечень объектов), обусловливались способы конспиративной связи с использованием тайнописи и тайников. Древс протянул ему лист бумаги с описанием места и схемой первого тайника, а когда Хомяченков изучил его и запомнил, сжег листок над пепельницей. В описании было сказано, чтобы тайник изъять после получения письма с тайнописью при наличии в открытом тексте слова «хоккей».
Дали Хомяченкову и денег, не пять тысяч, конечно, а всего двести пятьдесят рублей. На недоуменный взгляд Хомяченкова Грейрок сказал:
— Знаю, знаю. Не волнуйтесь. Выплатим мы ваши деньги, даже больше дадим. Но, во-первых, эти деньги еще нам не переведены, во-вторых, мы должны убедиться, что вы нас не водите за нос.
И протянул ему в качестве сувенира шариковую ручку с автографом президента на корпусе. Так сказать, на долгую память.
Поздно вечером Древс вывез Хомяченкова из посольства в машине с дипломатическим номером и доставил его к станции метро «Парк культуры». Оттуда Хомяченков уже самостоятельно доехал до вокзала, взял билет и отправился домой.
Когда Хомяченков все же разговорился на следствии, он рассказал обо всем, показал дерево, на которое взбирался темной ночью, чтобы спрыгнуть оттуда за стену, ограждающую посольский особняк. Опознал на предъявленных фотокарточках Древса и Грейрока. На квартире Хомяченкова была обнаружена, и приобщена к делу в качестве вещественного доказательства злополучная шариковая ручка с автографом президента. В одной из записных книжек Хомяченкова, изъятых при обыске на квартире, имелась запись, которая, когда ее расшифровали, указывала на местонахождение тайника. Шпион нарушил инструкцию и записал для памяти, где он должен будет изъять предназначенное ему послание. С первым тайником, как и со вторым, его постигла неудача. Он получил письмо от Древса, пытался проявить тайнопись, но сделать этого не сумел. Однако, поскольку в открытом тексте письма было заветное слово «хоккей», свидетельствовавшее о закладке в тайник материалов (а он думал, что, возможно, и денег), то Хомяченков направился к указанному месту. Но там было пусто. Что бы это значило? Понимая, что тут возможны варианты, он струхнул, притаился. Второй раз не рискнул сигать через стену.
Но ничего страшного не произошло.
Просто Грейрок и Древс еще колебались, тянули время, а потом и совсем отказались от этого тайника. Вот как они объяснили это во втором письме:
«Дорогой Слава! Помнишь, когда ты был в столице последний раз, и я тебе говорил о Толе, который тоже собирает марки и который проживает в твоем городе. Я даже показывал тебе его карточку и просил зайти к нему, если будет возможность. Ну так забудь об этом, его там больше нет, он теперь в Москве. Так что, когда будешь в Москве в следующий раз, и я надеюсь, что это будет в скором времени, рассчитывай пробыть там некоторое время с тем, чтобы навестить его».
И дальше:
«...фотографией я продолжаю заниматься, научился разглаживать старые, свернутые и скомканные фотокарточки, а также и старые документы... В то время как для фотокарточек утюг должен быть слегка горячим и разглаживать их нужно с задней стороны; бумаги, к примеру, документы, письма, газеты и прочее нужно гладить с лицевой стороны и как можно более горячим утюгом и очень медленно, чтобы только-только не сжечь бумагу...»
Хомяченков на сей раз усвоил науку своих учителей, и второе письмо обработал по всем правилам. В нем говорилось:
«Дорогой друг! Есть то же самое сообщение на всех страницах этого письма. Игнорируйте бывшие инструкции. Осторожно следуйте эти новые инструкции. Найдите хорошую причину приехать в Москву как можно скорее. Пойдите на Савеловский вокзал в 22.00 или позже... Вы должны иметь причину быть в этом районе, но не задерживайтесь там. Будете уверены в том, что никто не увидит вас, когда вы подберете пакет. Тщательно спрячьте его, уничтожьте это письмо. Б.».
В конце следствия Дмитрий Павлович предложил провести следственный эксперимент. На адрес в Гватемале, указанный Хомяченкову в инструкции, направили два из ранее подготовленных и находившихся в контейнере писем. В тайнописном тексте, написанном рукой Хомяченкова, сообщалось, что он понял и усвоил инструкции и отвечает на поставленные вопросы. Сведения, само собой разумеется, были липовые, но тщательно подобранные с таким расчетом, чтобы хозяева шпиона поверили. Кроме того, в письме было высказано беспокойство из-за отсутствия известий из разведцентра и жалоба на материальные затруднения.