Специализируется в основном на скупке советской валюты.
Давно установлено — все владельцы так называемых «русских» магазинов, которые в последние годы растут как грибы на Западе, не только скупают советскую валюту по курсу «черного рынка», но и пытаются выуживать у советских моряков, вроде Чукрина, различные сведения шпионского характера, занимаются изучением наших граждан, посещающих эти лавочки, организуют провокации и наводят разведки на клиентов, замешанных в спекулятивных сделках за рубежом.
— Николай Васильевич, а на какой улице живет Чукрин? — вспомнил генерал незаконченный разговор.
— На той самой, Алексей Иванович.
— Ну вот, круг и замкнулся. Значит, не случайно они фотографировали улицу.
— Его дом попал на фотографию. Такой невзрачный весь опутан виноградом, и окон не видать.
— Так, им нужен не дом, а радист Чукрин. Значит они знают его адрес. Все это следует учитывать в дальнейшей работе.
Чукрин списался на берег, устроился работать в дом отдыха «Горный ручей». Ему хотелось затеряться, чтобы его никто не нашел.
Жене объяснял смену работы тем, что сердце пошаливает, надоело болтаться в море, жаль надолго расставаться с семьей и со стариками.
Она выслушала, но не поверила, а жалобы мужа на здоровье натолкнули Анну на мысль поговорить с судовым врачом.
Аринин не мог сказать Анне, почему ее муж списался с судна. Беседа с врачом не удовлетворила Анну, и она пошла к капитану. Тот сказал, что Чукрин подал заявление с просьбой о списании его на берег по причине ухудшения состояния здоровья и он удовлетворил его желание.
Домой она не шла, а бежала, но Чукрин еще не приходил с работы. Анна не стала готовить ужин. Сидела и хмуро ждала его возвращения.
— В забегаловке был? — спросила она, как только муж переступил порог кухни.
— Что ты? На работе малость задержался.
— За что тебя списали с судна?
— Я уже говорил тебе.
— Не верю. Я была у капитана и врача.
Чукрин чертыхнулся, но рассказывать жене, что с ним произошло, он побоялся.
— Люди на суда просятся, — причитала жена, — а тебя списали. Нашел себе работенку — крутить пластинки. Врач сказал, что у тебя все в порядке. Чего тебе дома сидеть? Сходи к нему, приглашал.
Она привыкла к тому, что муж надолго уходил в море. Для нее было непривычным его пребывание дома, это ее связывало по рукам и ногам. Совсем немного прошло с того дня, как он жил на берегу, но ее это ужасно раздражало.
Каждый раз, возвращаясь из рейса, Рамони шел в капитанерию, где его ожидали сержант и американец. Рамони знал, что небрежно развалившийся перед ним в кресле американец Фрэнк — кадровый сотрудник РУМО [6], ведомства, которому подчинены все военные атташе, работавшие за рубежом. У Рамони он вызывал раздражение не только своей бесцеремонностью и плохо скрываемым пренебрежением к итальянцам, но и тем, что беспрерывно жевал резинку.
Фрэнк оживился, когда услышал, что Рамони видел своими глазами и даже сфотографировал русские ракеты на полигоне недалеко от Новочерноморска. При этом он утверждал, что не заметил за собою наблюдения русских, хотя вдоль шоссе патрулировали армейские наряды. Вес сходилось с ранее поступившей информацией.
— Как с военными кораблями русских на Черном море? — спросил Фрэнк, пропуская мимо ушей рассказ об опасностях, расписанных агентом.
— Не видел. Шли ночью. Был туман. В Новочерноморске стояло под погрузкой много иностранных и русских танкеров. Я составил список, указал тоннаж, — протянул он лист.
— Мы оборудуем вам тайник на «Амалии».
Рамони опасался хранить свои записи и фотопленки на судне, поэтому против тайника не возражал.
Американец проявлял назойливый интерес к связям Рамони в Новочерноморске, и тот назвал бармена как кандидата для обработки.
Фрэнка бармен не устраивал. Его интересовали прежде всего военные, которые могли бы добывать информацию о ракетах, военных кораблях, штабах, научных изысканиях русских.
— И дорого обойдется бармен? — спросил он.
— Курс доллара от этого на биржах не упадет и на бюджете вашей службы не скажется.
— Сколько? — допытывался Фрэнк.
— Пятьсот джинсов, — заломил Рамони, почувствовав, что можно сорвать куш.
Фрэнк раздумывал недолго. Согласился.
— Имейте в виду, Рамони, — предупредил Фрэнк, — не в наших привычках расходовать деньги легкомысленно.
Заданий Рамони с каждым разом прибавлялось. Фрэнк считал, что возможностей у него стало больше после того, как он женился на русской. К тому же ему представлялось, что не так уж сложно в Новочерноморске навести справки о судьбе радиста «Бейсуга» — Чукрина, не пришедшего в иностранный порт.
Рамони обещал через Вартанова узнать, что с ним случилось.
Чукрина одолевала тревога. Он споткнулся, казалось бы, на ровном месте и только теперь всерьез задумался над тем, что произошло.
— Вы бываете в каюте капитана? — вспомнил он вопрос допрашивавших его в полиции.
— Бываю...
— Значит, можете в его отсутствие посмотреть документы в сейфе.
— У меня нет ключа.
— А мы сделаем ключ с вашей помощью.
Радист доказывал, что это невозможно. Ему не верили.
— Давайте ваши шифры.
Чукрин лихорадочно соображал, что бы им сказать, чтобы они отпустили его.
Ему навязывали различные условия его освобождения, наконец он согласился встретиться на борту танкера с Яшей.
По замыслу тех, кто настаивал на этом варианте, Яша предложит морякам свои товары, и пока они их будут рассматривать и примерять, он зайдет к Чукрину в каюту и сфотографирует у него одну из телеграмм.
И вот теперь он не пошел в рейс, но все равно боялся и помнил, что ему пригрозили найти в любом иностранном порту и дома.
Поэтому Чукрин решил пойти к судовому врачу, намереваясь попросить его сказать Яше, что он заболел. Он надеялся, что доктор не станет допытываться, почему должен передать Фишману о болезни радиста.
— Вот что, Валерий, — сказал твердо и серьезно Аринин, — советую тебе пойти и обо всем рассказать чистосердечно.
— Куда? — испуганно спросил Чукрин.
— Сам знаешь, куда.
— Я ничего не сделал.
— Не жди, пока тебя вызовут. Сразу полегчает. Иди...
Вартанов ехал на «Жигулях», машине своей тетки, по тихой малолюдной улице в порт, к Толику.
Вдруг он увидел супружескую пару Чукриных, с полными сумками в руках, возвращавшихся с близлежащего рынка.
— Хэлло, мистер Чукрин, можно на минутку оторвать тебя от прекрасной леди?
— Что тебе? — опешил Валерий.
— А ты не знаешь?
Чукрин собирался расплатиться за икру, но в присутствии, жены он не мог об этом говорить.
— Да заяви ты на этого хама в милицию, — вмешалась Анна. — Если ты этого не сделаешь, то сама пойду, — кричала она на всю улицу.
Заявлять в милицию обе стороны не собирались. Это понимали и Вартанов и Чукрин. Заявить — значит рассказать о совершенном преступлении. Этих тонкостей Анна не знала.
— Что молчишь? — набросилась Анна на Валерия. — Какие у тебя с ним дела?
— Не шуми, — попросил он ее. — Дома поговорим.
Дома он не мог успокоиться, ходил по комнате, курил, припоминал однажды услышанное разъяснение лектора о том, что человек, не совершивший преступления и заявивший о связи с иностранной разведкой, к уголовной ответственности не привлекается. Да и доктор советовал рассказать.
— Я пойду, Аня, — сказал дрогнувшим голосом. — В милицию. — Не хотелось ему признаваться, что пойдет в КГБ.
— Поешь, потом пойдешь.
— Не хочу. Прощай, — страдальчески сказал Валера.
— Почему прощай? Я пойду с тобой.
— Не надо. Я сам. Оставайся с дочкой.
Чукрин прочитал вывеску на здании управления и испугался. Не сразу решился он зайти и обратиться к дежурному. Прошел мимо. Со второго захода, тяжело вздохнув, переступил порог.