— Шашку не забудь в управлении оставить.
— Какую шашку?
— Кавалерийскую. Ты же у нас главный кавалерист. Наскоками все орудуешь.
— Да...
— Не оправдывайся! Начальству видней.
Александр улыбнулся:
— Есть оставить шашку.
В научно-исследовательском институте антикоррозийных покрытий появился журналист. Улыбчивый, общительный и дотошный. Он знакомился с сотрудниками, доставал микрофон и задавал всевозможные вопросы. Взял интервью даже у старой дворничихи Анны Михайловны Прохватиловой. Словоохотливая Анна Михайловна, уставшая от недостатка общения, к интервью отнеслась со всей ответственностью. Чтобы не выронить, не разбить дорогую вещь, она обхватила микрофон обеими руками и наговорила в него столько, что корреспонденту пришлось выключить магнитофон: пленка уже кончалась. Немало труда стоило и распрощаться с ней.
— А про директора-то, про главного-то надо ведь, как же?
— Я к вам еще зайду, ладно?
— Ладно-то ладно, да ведь про всех уже рассказала, а про главного-то и не поспела.
— Спасибо, спасибо...
Затем журналист появился у заведующего сектором, занимающимся разработками для морского судостроения.
— Здравствуйте, Евгений Никитич, я звонил вам...
— А-а, из городского радио?
— Да, Рогозин из отдела науки и техники.
— Проходите, корреспондент, садитесь.
Заведующий сектором, по всему видать, живой, энергичный мужчина, хотя и излишне полный, добродушно улыбался. Он тоже, наверно, не был избалован вниманием радио и прессы. В предвкушении интересного разговора закурил.
— Чем наш скромный сектор мог заинтересовать уважаемые средства массовой информации? — спросил он, слегка нервничая.
— К сожалению, интерес лишь косвенный, и я хотел бы сразу предупредить, что беседа с вами может и не выйти в эфир.
— Что сделаешь, — завсектором горестно улыбнулся.
— Мы следим за научными изысканиями судна «Академик Волгарев». Оно сейчас в Атлантике...
— Простите, как вас...
— Александр Павлович.
— Ну вот, Александр Павлович, а вы говорите — к нам не имеет отношения. На «Академике» два моих сотрудника — Панков и Гаврилов!
Евгений Никитич проговорил это с такой гордостью, будто судьбу научного рейса судна только эти два его сотрудника и решали.
Но Рогозин вдруг засомневался, так ли уж велико значение исследований в области антикоррозийных покрытий в том огромном объеме научных изысканий, которым занимается экипаж «Академика Волгарева», и тем самым подлил масла в огонь. Заведующий сектором стал азартно доказывать, что хорошее антикоррозийное покрытие увеличивает долговечность судна во столько-то и во столько-то раз, что вообще — это основа всех основ.
— Ну хорошо, Евгений Никитич, а о ком, с вашей точки зрения, лучше рассказать по радио: о Гаврилове или Панкове?
Заведующий сектором на мгновение задумался, а потом сказал решительно:
— Конечно, если уж я именно их отправил, то ручаюсь за обоих, но Панков, хоть и моложе Гаврилова, больше годится в герои радиоочерка.
— Почему?
— Это быстрорастущий ученый, несмотря на недостатки. Он очень перспективен...
Евгений Никитич многое рассказал Рогозину.
— Вот, наконец, Александр Павлович, и пригодилось, что ты у нас журналист по образованию. Давай-ка подведем итоги. — Сергеев задымил сигаретой и зашагал по кабинету. — Значит, говоришь, быстрорастущий ученый?
— Да, непосредственное начальство характеризует Панкова так, что, как говорится, хоть в передний угол его. И быстро все схватывает, и энергичен, и план дает, и докторскую пишет, и Почетной грамотой награжден...
— План это хорошо, — начальник отдела вмял сигарету в пепельницу, — но ты что-то и об эгоизме его рассказывал.
— Да, Михаил Александрович, из бесед с сотрудниками НИИ сложилось мнение, что Панков — большой эгоист.
— Из чего ты сделал это заключение?
— Ну, во-первых, у него нет друзей.
— Совсем нет?
— Совсем.
— Действительно, аргумент серьезный. А ты говорил: пройдемся по связям. Что еще?
— Не любит ни с кем делить славы. Избегает участия в групповых научных работах. Даже сложные, многоплановые разработки старается выполнять один.
— Это спорно. Может быть, он просто трудолюбив и не терпит бездельников и прихлебателей. Их полно вокруг любого большого дела. Ты же знаешь.
— Но и премию, когда дело сделано, старается ни с кем не делить.
— Он что, жадный?
— По всей вероятности, да. До сих пор не женат. Рано, говорит. Вот докторскую осилю, тогда можно. Нечего, мол, нищету разводить.
— Ничего себе нищету кандидат, старший научный. — Сергеев хмыкнул. — Похоже, действительно эгоист. Дальше.
— Хорошо подготовленный демагог, хотя действительно умен. Болезненно самолюбив, не любит признаваться в ошибках.
— Ну, собрал букетик. Теперь подробности...
— Демагог, любит выступать на собраниях и говорит красиво, но дельного ничего не предлагает, так, болтология одна.
— А что там про самолюбие?
— В НИИ Панков объяснил, что на прежней работе столкнулся с рутинерами и зажимщиками прогресса, поэтому решил оттуда уйти.
— А на самом деле?
— Я выяснил, что там он выдвинул интересную, на первый взгляд, технологическую идею, которая при реализации сулила большие выгоды. Панков создал ей большую рекламу, заручился поддержкой кого-то из министерства. Потом рядом ученых было доказано, что идея не продумана до конца, а внедрение принесет только вред. Панков обвинил ученых в том, что они сделали это из зависти, и продолжал добиваться своего. В общем, ему пришлось уйти...
— А на прежней работе он имел доступ к закрытой тематике?
— Имел.
— По-моему, гражданин Сажинов был прав, когда обратился в консульство и рассказал о Панкове. Кстати, ты не выяснил, где они раньше встречались?
— Вместе учились в Политехническом.
В порту колышется людское море. Над головами провожающих вместе с ветром летят томные и немножко грустные слова танго, плывет голос певицы:
Песня звучит из динамиков пассажирского лайнера «Павел Корчагин», уходящего в круизное плавание по Атлантике. Судно скоро уже должно отшвартоваться, и портовые рабочие заняли места у береговых кнехтов. Последние пассажиры поднимаются по трапу на борт.
Марина приподнялась на цыпочки, поцеловала Александра в щеку и в который уже раз предупредила:
— Саша, я прошу тебя, будь осторожен и осмотрителен, ладно?
— Конечно, как всегда. — Васильевский улыбнулся и поднял с земли чемодан.
— Как всегда, я не согласна, — покачала головой жена.
— Я тоже не согласен, — поддержал Марину Сергеев.
У трапа Васильевский показал пограничнику паспорт, билет на круизный рейс, обернулся и помахал рукой Михаилу Александровичу и Марине.
Для всякого горожанина, привыкшего к уличной духоте и сутолоке, к житейской рутине, любой выезд за город, на природу, — событие из ряда вон выходящее. Неделю-то уж точно человек потом ахает да охает, восторгается и дымной горечью костра, и чистотой воздуха, приправленного ароматом разнотравья, сосен и берез... А тут совсем уж фантастика: круиз по Атлантическому океану! Одни географические названия чего стоят: Балтика, Северное море, Ла-Манш, Бискайский залив... Сначала чопорные, по-северному строгие и степенные города-порты: Копенгаген, Гаага, затем, по прошествии многих дней и ночей, явственно ощущается, как теплеет воздух, чернеют ночи, все выше в полдень поднимается солнце. Поросшие сосняком скалистые ландшафты северной Европы, взрастившие поколения норманнов, меняются полыханием цветов на холмах Испании и Португалии, буйством зелени субтропиков, кущами Мадейры, островов Зеленого Мыса. Несмотря на солнце, непривычную для северян жару, пассажиры почти не прячутся в прохладе кают, часами гуляют по палубе — боятся что-нибудь пропустить. Гомон и сутолока портов, разноцветье воды, берега и городов, разноголосые и разноязычные крики базарных зазывал, прожекторы маяков и россыпи ночных огней на берегу — от впечатлений кружится голова.