От выпитого Хомяченкова разморило. Он обмяк и сидел, тупо уставившись в рот шефу. О чем он думал и думал ли вообще, по его виду определить было трудно. На какое-то мгновение маска безразличия сползла с него, и он спросил:
— А в Москве с кем мне встретиться?
— В нашем деле хорошо выдержку иметь, — улыбнулся шеф, довольный тем, что сидящий напротив него тип наконец-то проснулся и проявил к его словам интерес. — Вам ни с кем встречаться не надо. Вас найдут и установят контакт.
— Но я живу в другом городе…
— Это не так важно. Оставьте Питеру ваш адрес. — Он что-то сказал по-английски Питеру. Тот закивал головой.
— Хочу вас предупреждать, чтобы вы были очень осторожны и строго следовали инструкции, которую вам дадут. Понимаете, о чем я говорю?
— Да, да, я понимаю.
— И еще. Очень важно вам постараться получить хорошую работу там, дома, в своем городе. В военной части или на большом заводе, где производится военная продукция. Можно в исследовательском центре, как у вас говорят, закрытом НИИ.
Закончив наставления, шеф ушел. Питер достал несколько конвертов советского производства, и Хомяченков написал на них свой адрес и свою фамилию. Потом Питер взял у Хомяченкова расписку в получении денег и отвез его к заветному кафе. Они расстались довольные друг другом.
Так закончился для Хомяченкова первый этап его падения.
После увольнения и возвращения домой Хомяченков почти полгода не работал, деньги водились, и он наслаждался жизнью, отдыхал от трудов праведных. Он ждал, что с ним установят контакт, как ему говорили в Западном Берлине, и выплатят те пять тысяч, которые задолжали. Но разведчики из посольства почему-то не торопились.
Денежки таяли, как снег в апрельский день. От тысячи, брошенной ему на бедность, уже не осталось и следа. На исходе были и те, которые поднакопил за время службы. На мать надежда слабая, она зарабатывала только себе на жизнь. А по вечерам так тянуло в ресторан или хотя бы в кафе. Да и дружки уважают, пока денежки водятся.
Пришлось устраиваться на работу. Он поступил работать в НИИ и стал предпринимать практические шаги по сбору шпионских сведений. Правда, он кое-что накопил, будучи в части, чтобы встретить новых хозяев не с пустыми руками, но этого, он чувствовал, было явно недостаточно, чтобы выманить те заветные пять тысяч. Данные были не первой свежести, он их уже давал Питеру, да и многое могло измениться там за это время. Так что надо было стараться…
И Хомяченков старался. Из разговоров с сотрудниками НИИ узнал адреса и наименования предприятий-получателей продукции, смежников, фамилии руководящих работников, адреса и телефоны — и все это копил, записывал.
Хомяченков нервничал. Уплывали из рук обещанные пять тысяч. Он пытался найти надежные пути установления контакта с посольством. Приехал в Москву, походил вокруг посольства, поискал другие учреждения этой страны. Посетил проходившую выставку „Исследования и разработки“, оставил в книге отзывов запись:
„Очень восхищен выставкой, высоким уровнем развития науки и техники вашей страны и благосостоянием вашего народа. Приезжайте еще к нам, наше правительство предоставит вам возможность. Приятель“.
И надо отдать должное хозяевам выставки: эта запись из книги отзывов ими была изъята. Но ожидаемого результата не последовало. Хозяева молчали. То ли они сомневались в надежности Хомяченкова, то ли хотели понаблюдать за ним, то ли выжидали, пока плод созреет окончательно и упадет на землю сам.
Хомяченков все больше нервничал, а вестей все не было. И он решился. Взяв больничный, он снова приехал в Москву. Ему удалось узнать адрес одного из посольских особняков, и он в течение трех дней вел наблюдение за ним, изучая окружающую обстановку. Поздно ночью он залез на дерево, с него перебрался на стену, ограждающую особняк, и оттуда спрыгнул во двор. Встретили, правда, его не очень гостеприимно. Два дюжих охранника сбили его с ног, намяли бока и, накрыв чем-то жестким и тяжелым, поволокли в особняк. Долго пришлось Хомяченкову доказывать этим молодцам, которые не знали русского языка, что он их друг. Его посадили в темный вонючий чулан, и он часа два ожидал, когда с ним поговорят.
Говорили с ним двое мужчин, но уже не те, которые так негостеприимно встретили его в посольском саду. Оба были некрасивы: один — долговязый, невероятно тощий и весь какой-то перекореженный, другой — постарше, посолидней, плотный, плешивый, с редкими зубами и вывороченными губами. Первый назвался Барри Древсом. Второго Древс назвал мистером Грейроком. Древс выступал как бы устроителем встречи и беседы с Хомяченковым.