Допрос вел мужчина средних лет в штатском. Он подробно интересовался работой, местом жительства, семьей, образованием, партийностью и многими другими вопросами, а потом уже перешел к фальшивым долларам. Чукрин возмущался, кричал:
— Провокация… Отпустите меня.
Он требовал пригласить советского консула или капитана танкера, а допрашивающий, пропуская мимо ушей крики Чукрина, предлагал сказать, откуда у него фальшивые доллары.
— Не в ваших интересах требовать присутствия советских представителей, — сказал переводчик. — Узнает консул или капитан, и по возвращении домой вас бросят за решетку.
В запасе у Чукрина оставалась последняя надежда — Яша. Он попросил разрешения позвонить ему.
Представитель спецслужб, имя которого переводчик не назвал, не возражал против звонка Фишману. Переводчик набрал номер телефона из изъятой записной книжки и передал Валерию трубку.
— Яша, это я, Валерий, — проговорил Чукрин. — Ты не мог бы приехать в полицию? И сообщи в консульство или…
Переводчик вырвал из рук трубку и передал сотруднику спецслужб. Тот предложил Фишману прибыть в полицию и никуда ничего не сообщать.
…Все увольнявшиеся на берег, кроме Чукрина, вернулись из города и доложили старпому о своем возвращении.
Капитан «Бейсуга» послал старпома поставить в известность советского консула о невозвращении Чукрина, наказав ему без радиста не возвращаться.
Вместе со старпомом вызвался пойти в город на розыск Чукрина и Григорий Павлович.
Они зашли в магазин к Фишману. Старпом настойчиво постучал по прилавку, и Яша появился.
— Где Чукрин? — строго спросил старпом лавочника.
Яша сделал вид, что никакого Чукрина не знает. Мало ли к нему заходит людей, фамилии он не спрашивает.
— Где Чукрин? Он заходил к вам. Есть свидетели, — наступал старпом.
— Я же говорю, был, — сказал дрожавший Яша. — И ушел.
Яша грозил позвонить в полицию.
— Мы сами заявим в полицию, — вмешался врач, — что пропал советский моряк, и потребуем расследования. Сегодня же репортеры всех газет разнесут на весь мир имя торговца, в лавочке которого исчезают люди.
— Вы не сделаете этого. Погубите безвинного человека, — струхнул Яша. — Я вас не знаю, вы у меня не были, но я из Одессы, поэтому говорю: Валерий в полиции. Не спрашивайте больше.
Старпом и врач рассказали консулу о беседе с Фишманом. Наконец, после проволочек местных властей комиссар полиции сообщил, что советский моряк Чукрин был подобран в невменяемом состоянии в одном из ресторанов в компании проституток и что полиция не возражает передать его консульству.
Весь помятый, обросший, с синяками под глазами Чукрин действительно выглядел как после сильной попойки. В таком состоянии его доставили на борт танкера.
Когда танкер вышел в открытое море и взял курс к родным берегам, опомнившийся Чукрин ужаснулся, вспомнив, что с ним произошло.
— Урок на всю жизнь, — потупив глаза, сказал он капитану, ожидая наказания. — Провокация чистой воды.
— Иди, работай, потом разберемся, — отпустил его капитан.
Вернувшись в радиорубку, Чукрин не мог успокоиться. Он перебирал в памяти допрос и пребывание в полиции, страшась, что все станет известно экипажу и дома.
Если первый допрашивавший добивался, не привез ли он фальшивые доллары из Новочерноморска и грозил ему тюрьмой, то сменившие его ночью двое других расспрашивали главным образом о работе радиста, содержании телеграмм, системе кодированной связи, о доступе к таблицам, порядке приема и передач телеграмм, интересовались, выходил ли он в эфир во время стоянки танкера в иностранных портах.
Ответы не устраивали допрашивающих, поэтому пригласили в полицию Фишмана, который для протокола официально опознал Чукрина и рассказал о покупках, провозе икры и советских денег
Потом было разрешено свидание Чукрина с Яшей наедине.
— Ну и удружил ты мне, — упрекнул его Чукрин.
— Успокойся. Откуда я знал, что они тебе подсунут зеленые туалетные бумажки.
Чукрин слезно просил Яшу что-нибудь придумать, вызволить его из полиции.
— Как говорят у нас в Одессе — рука руку моет, — намекнул Яша на то, что надо чем-то заслужить освобождение из полиции. Весь этот разговор был записан на магнитофонную пленку.
Подписать протокол — означало согласиться со всем, что в нем написано. А что в нем написано, знали только те, кто его писал.