— Чем наш скромный сектор мог заинтересовать уважаемые средства массовой информации? — спросил он, слегка нервничая.
— К сожалению, интерес лишь косвенный, и я хотел бы сразу предупредить, что беседа с вами может и не выйти в эфир.
— Что сделаешь, — завсектором горестно улыбнулся.
— Мы следим за научными изысканиями судна «Академик Волгарев». Оно сейчас в Атлантике…
— Простите, как вас…
— Александр Павлович.
— Ну вот, Александр Павлович, а вы говорите — к нам не имеет отношения. На «Академике» два моих сотрудника — Панков и Гаврилов!
Евгений Никитич проговорил это с такой гордостью, будто судьбу научного рейса судна только эти два его сотрудника и решали.
Но Рогозин вдруг засомневался, так ли уж велико значение исследований в области антикоррозийных покрытий в том огромном объеме научных изысканий, которым занимается экипаж «Академика Волгарева», и тем самым подлил масла в огонь. Заведующий сектором стал азартно доказывать, что хорошее антикоррозийное покрытие увеличивает долговечность судна во столько-то и во столько-то раз, что вообще — это основа всех основ.
— Ну хорошо, Евгений Никитич, а о ком, с вашей точки зрения, лучше рассказать по радио: о Гаврилове или Панкове?
Заведующий сектором на мгновение задумался, а потом сказал решительно:
— Конечно, если уж я именно их отправил, то ручаюсь за обоих, но Панков, хоть и моложе Гаврилова, больше годится в герои радиоочерка.
— Почему?
— Это быстрорастущий ученый, несмотря на недостатки. Он очень перспективен…
Евгений Никитич многое рассказал Рогозину.
— Вот, наконец, Александр Павлович, и пригодилось, что ты у нас журналист по образованию. Давай-ка подведем итоги. — Сергеев задымил сигаретой и зашагал по кабинету. — Значит, говоришь, быстрорастущий ученый?
— Да, непосредственное начальство характеризует Панкова так, что, как говорится, хоть в передний угол его. И быстро все схватывает, и энергичен, и план дает, и докторскую пишет, и Почетной грамотой награжден…
— План это хорошо, — начальник отдела вмял сигарету в пепельницу, — но ты что-то и об эгоизме его рассказывал.
— Да, Михаил Александрович, из бесед с сотрудниками НИИ сложилось мнение, что Панков — большой эгоист.
— Из чего ты сделал это заключение?
— Ну, во-первых, у него нет друзей.
— Совсем нет?
— Совсем.
— Действительно, аргумент серьезный. А ты говорил: пройдемся по связям. Что еще?
— Не любит ни с кем делить славы. Избегает участия в групповых научных работах. Даже сложные, многоплановые разработки старается выполнять один.
— Это спорно. Может быть, он просто трудолюбив и не терпит бездельников и прихлебателей. Их полно вокруг любого большого дела. Ты же знаешь.
— Но и премию, когда дело сделано, старается ни с кем не делить.
— Он что, жадный?
— По всей вероятности, да. До сих пор не женат. Рано, говорит. Вот докторскую осилю, тогда можно. Нечего, мол, нищету разводить.
— Ничего себе нищету кандидат, старший научный. — Сергеев хмыкнул. — Похоже, действительно эгоист. Дальше.
— Хорошо подготовленный демагог, хотя действительно умен. Болезненно самолюбив, не любит признаваться в ошибках.
— Ну, собрал букетик. Теперь подробности…
— Демагог, любит выступать на собраниях и говорит красиво, но дельного ничего не предлагает, так, болтология одна.
— А что там про самолюбие?
— В НИИ Панков объяснил, что на прежней работе столкнулся с рутинерами и зажимщиками прогресса, поэтому решил оттуда уйти.
— А на самом деле?
— Я выяснил, что там он выдвинул интересную, на первый взгляд, технологическую идею, которая при реализации сулила большие выгоды. Панков создал ей большую рекламу, заручился поддержкой кого-то из министерства. Потом рядом ученых было доказано, что идея не продумана до конца, а внедрение принесет только вред. Панков обвинил ученых в том, что они сделали это из зависти, и продолжал добиваться своего. В общем, ему пришлось уйти…
— А на прежней работе он имел доступ к закрытой тематике?
— Имел.
— По-моему, гражданин Сажинов был прав, когда обратился в консульство и рассказал о Панкове. Кстати, ты не выяснил, где они раньше встречались?