— Да, конечно… — любезно улыбнулся Бахарев.
Иностранец вежливо раскланялся и вернулся к своему столу.
Бахарев недоумевал. Действительно ли у Марины болит голова? На раздумья времени не оставалось. Марина предложила, не дожидаясь кофе и мороженого, немедленно отправиться домой. Они уже собрались было уходить, когда подскочил официант, заверив, что все будет подано, как он выразился, «сей момент». Однако Марина продолжала капризно твердить: «Не хочу кофе, хочу домой…»
Бахарев попытался отшутиться:
— Ох, Марина, чует мое сердце — дело кончится дипломатическими осложнениями… Этот долговязый черт знает что подумает и черт знает что может сотворить. Я же в прошлом газетчик и знаю их брата: «Русская девушка боится танцевать с иностранцем». И готова шапка для буржуазной газетенки. Нет, уж прошу тебя…
Между тем принесли кофе с мороженым. Оркестр после небольшого перерыва снова «взял слово». Иностранец в тот же миг появился у их столика.
— Прошу вас…
Выхода не было. Не отказывать же во второй раз. Она пошла танцевать.
Бахарев тут же пригласил даму, сидевшую за соседним столом. Это позволило ему наблюдать за иностранцем, а в какой-то момент даже оказаться почти рядом с ними.
Что случилось с Мариной? Побледнела, зло сжала губы. Гость что-то тихо и торопливо нашептывал ей, а на лице ее — то испуг, то гнев. Гремит музыка, гудит зал, и, иностранец вынужден говорить громче. И тогда Бахареву — он чуть не столкнулся с гостем — удается уловить несколько слов: «Папа весьма сожалеет… Он просил…»
Танец кончился. Иностранец проводил Марину к столу, поцеловал руку, раскланялся с ней, с Николаем — тот уже был на месте, — процедил «благодарю вас» и твердым шагом промаршировал в угол зала.
Марина молча перекладывала с места на место вилку, ножик, салфетку…
— Как чувствуешь себя? Голова все еще болит?
— Спасибо… Мне лучше, но…
В это мгновение она перехватила взгляд Бахарева, разглядывавшего ее левую руку. Марина покраснела, тут же сунула руку под стол и растерянно пробормотала что-то невнятное. Она просит прощения, ей надо удалиться на несколько минут, и смущенно улыбнулась при этом…
— Господи, Марина! Прошу без всяких цирлих-манирлих. Кстати, я тоже спущусь вниз. Хочу позвонить другу, предупредить его, что завтра буду у него попозже…
Когда они вышли из ресторана, ее знобило. Бахарев спросил: «Что с тобой?». Она ответила: «Вероятно, простудилась». И всю дорогу молчала, односложно отвечая на вопросы: «да», «нет», «кажется», «вероятно».
Проводив Марину до дому, Бахарев из автомата позвонил дежурному по управлению. Хотел перепроверить, поняли ли его, когда он звонил из ресторана.
— Да, поняли, меры приняты.
С утра Бахарев позвонил Марине. К телефону подошла мама.
— Марина нездорова. Температуры нет, но слабость, озноб. Настроение? Скверное. Со мной не разговаривает. Может, с вами? Приехать? Я сейчас спрошу у нее… Нет, сегодня просит не приезжать…
Бахарев повесил трубку: «Случай, когда даже не требуются мозговые извилины. Достаточно иметь глаза».
Где-то он это вычитал и повторял каждый раз, когда ситуация казалась ему предельно ясной. Мысленно Николай уже решил: «Доб-1» и эта девица находятся в прямой связи. Все колебания, сомнения на сей счет отброшены. С этим он и отправится сегодня к Птицыну.
Их встреча назначена на три часа. Значит, он еще успеет заглянуть в свое кафе. Была у него любимая «нарпитовская точка», как он величал ее, на площади Пушкина. Лейтенант неторопливо, без аппетита проглотил сосиски, вновь и вновь возвращаясь к событиям в ресторане, пытаясь проникнуть в полный всяких сложностей Маринин мир. И тут же поймал себя на мысли, вызвавшей у него даже некоторую тревогу: она интересует его значительно больше, чем того требуют обстоятельства дела. И где-то там, в глубине души, пробиваются ростки каких-то смутных эмоций… И уже предупредительно гремит голос разума: «Нет, нет! Служба, служба, Николай…» И он полон решимости сегодня же заявить Птицыну: «Есть улики против Марины Эрхард-Васильевой».
А какие, собственно, улики? Она же сама ему обо всем рассказала, включая разговор с туристом, другом отчима. Встреча в ресторане? Но для нее она была неожиданна. Да, допускаю: возможно, что снова появился друг Эрхарда, хотя тот был без бороды. И, если Бахареву не изменяет зрительная память, они вовсе не похожи друг на друга — Альберт Кох, фотография которого хранится в архиве, и человек из ресторана.