Однажды мы договорились, что я зайду к Кедару вечером. В то время он снимал небольшую меблированную квартиру, очень похожую на мою, но несколько дальше от университета. Встретил он меня, как всегда, очень радушно и предложил выпить. При этом он сказал, что хочет угостить не виски или джином, а замечательным, но неизвестным мне напитком. Тут он открыл холодильник и достал бутылку... «Столичной»!
— Что это такое? — спросил я.
— Самый лучший напиток в мире — русская водка, — ответил он. — При этом это не какая-нибудь подделка, а «Штолышна» из России!
Он налил мне небольшой фужер водки, поставил на стол блюдечко с хрустящим картофелем и усадил меня в кресло. Пили мы, как это там принято, малюсенькими глотками, и я невольно поморщился.
— Это ты с непривычки, — сказал Кедар, увидев мою гримасу. — Привыкнешь — увидишь, что это за прелесть.
Оставалось только согласиться.
В конце учебы мы устроили прощальный вечер в одном из китайских ресторанов. Вечер прошел отлично, особенно для меня, так как на прощанье мои бывшие однокурсники рассказали друг другу, куда их направили на работу, и все мы обменялись адресами.
Несколько человек направлялись в Пекин, многие ехали в Гонконг и так далее. Наш единственный американец Клейтон Бредт возвращался в США.
О нем я вспомнил много лет спустя. На занятиях он обычно сидел рядом со мной у самой стены. Он знал, что в группе недолюбливали его как американца и поэтому он общался главным образом с Томом Поупом и мною. Ведь мы как канадцы были как бы двоюродными братьями и англичанам и американцам. Он долго не понимал, что за «чиновники» и «дипломаты» учатся с нами. Но в конце концов и он разобрался в наших однокашниках. И вот как-то на очень скучной лекции по китайской философии он толкнул меня локтем и сказал:
— Послушай, да ведь тут все, кроме нас с тобою, — шпионы!
Он стал приводить мне различные доводы, но я продолжал настаивать, что это не так.
Бредт, разумеется, ошибался, однако я не мог сказать ему, в чем заключалась его ошибка (он сам узнал об этом много лет спустя из газет после моего ареста), тем не менее я не мог не быть довольным тем, что этот, как оказалось, весьма наблюдательный человек, который сумел расшифровать подлинное лицо наших «однокашников», ни в чем не подозревал меня. И уж если американец, который часто сталкивался с канадцами, принимал меня за канадского коммерсанта, прожившего много лет в США, то англичан мне можно было не опасаться.
Лекция продолжалась, но мои мысли невольно унеслись в прошлое, и я весь отдался воспоминаниям о том долгом и трудном пути, который привел меня в Лондонский университет в одну академическую группу с сотрудниками специальных служб противника.
Р. АБЕЛЬ
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ.
РАЗГОВОР С РАЗВЕДЧИКОМ
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ
Приближался конец пятого года моего заключения. Встретили мы новый, 62-й год. На улице типичная южная зима. Мороза нет, но одежда плохо защищает от пронизывающего ветра, от дождя. Плохое питание также сказывается...
Был вечер 6 февраля, мы уже сидели запертые в камере. Подошел надзиратель и сказал:
— Абель, возьмите вещи. Идите вниз.
Он подождал, пока я кончил сборы. Много времени они не заняли. Папка с рисунками, тетради с математическими выкладками, письма родных и адвоката, несколько книг, бритва, платок, мыло, еще кое-что из мелочей. Последние распоряжения соседям по камере — кому что передать, что сделать с другими вещами.
Внизу, когда мы вышли из блока камер, меня отвели в комнату дежурного. Там был начальник тюрьмы.
— Вам надо поехать в Нью-Йорк. Сейчас вам выдадут костюм, — объявил он.
Повели меня в каптерку, затем к парикмахеру и снова в дежурку. Там меня встретил уже заместитель начальника тюрьмы и предложил вместе просмотреть вещи. Папку с рисунками и моими математическими выкладками он отложил в сторону.
«Мы должны их просмотреть», — заявил он.
Когда я возразил, что они являются оригиналами работ, выполненных мною, и что в тюрьме остались копии, он мне ответил: «Не волнуйтесь — мы все вам пришлем».
Около двух часов ночи я уже был в самолете, а в пять утра меня принимал дежурный по тюрьме в Нью-Йорке. Через день, 8 февраля, в 15 часов, меня снова одели и вывели из тюрьмы. На улице, у входа в тюрьму, меня встретил Уилкинсон, бывший начальник тюрьмы в Атланте во время моего пребывания там.
Мы сели в машину — там оказалось еще несколько человек — и в сопровождении второй машины направились к югу. У Канал-стрит мы въехали в тоннель под рекой Гудзон и переехали в штат Нью-Джерси, по направлению к Вашингтону. Но скоро мы свернули с этой дороги. Я спрашиваю Уилкинсона: «Куда едем?» Он отвечает: «Сам не знаю».