Оторвавшись от воспоминаний, Яков набросал коротко и сухо просьбу о восстановлении в органах, поскольку его здоровье значительно улучшилось.
Только к вечеру Яков вспомнил о Лиде. Как она встретила известие о войне? Как ей и другим бывшим его сослуживцам тяжело сейчас вдали от Родины! Яков взял неоконченное письмо и еще раз написал, чтобы она скорей возвращалась. Он подумал о том, что за прожитые годы не пришлось встретить девушки, к которой бы появилось серьезное чувство, словно знал, что там на чужбине его ждет Лида. Он всегда тепло вспоминал о коллективе, в котором проработал более полугода. Много среди них хороших, симпатичных людей. Правда, смотрел на них как-то стороны. В глазах немцев он предстал человеком, ненавидящим все советское, но скрывающим это от окружающих за своей необщительностью, мрачным характером, порожденным тяжелой болезнью. Таким он должен был быть везде, где могли его увидеть немцы, а ему так хотелось по-свойски поговорить со своими сослуживцами. Он чувствовал, что его многие не любят.
Отложив письмо, Яков решил позвонить Кулиеву, что рапорт готов. Был час, когда в наркомате собирались на работу после дневного перерыва, но телефон упорно молчал.
«Закружился со всякими срочными делами», — с завистью подумал Яков. Как ему хотелось сейчас быть среди чекистов.
Сидеть одному стало невмоготу. Яков вышел из дома. Торговая улица с прямыми рядами красивых уютных домов, на первый взгляд жила обычной для этого позднего часа жизнью. Но стоило присмотреться внимательнее, как чувствовалось, что волнение, поднятое страшным известием, еще не улеглось. С улицы исчезла фланирующая молодежь. Редко где можно было увидеть неосвещенное окно. Во всех квартирах обсуждалась ошеломляющая весть. На лицах прохожих была видна озабоченность. У каждого в связи с войной появились новые, неотложные дела. Яков понимал, что резко изменится и его положение. Не успел он подумать об этом, как перед ним вырос Безруков.
— Яков Васильевич, поздравляю. Ну, теперь мы скоро тоже будем людьми, — прошептал он, сжимая локоть Якова.
Сергеев вздрогнул, будто к нему прикоснулась холодная жаба. Он еле удержался, чтобы не закатить этому выродку по физиономии.
— Да, большое событие в нашей жизни, — с трудом выдавил он. Сейчас было, конечно, самое неподходящее время для беседы с Безруковым.
— Только сменился. Никак не мог дождаться. Сразу поспешил к вам. Ну теперь, Яков Васильевич, посыплются задания — только успевай выполнять.
— Конечно. На нас ложится большая ответственность.
— А не возьмут меня в армию?
— Не станут же так сразу всех призывать. У меня есть знакомые в военкомате. Постараюсь что-нибудь сделать.
— Пожалуйста, Яков Васильевич, а то заберут, и все пропало.
— Не волнуйтесь. Готовьтесь к выполнению поручений наших шефов. Заходить ко мне теперь без особой нужды не следует. Давайте расстанемся. Когда понадобитесь, я вас разыщу.
Безруков ушел. Яков вернулся домой. Ночью он с особым волнением ожидал радиосеанса с Тегераном. Наконец принял шифровку. Она была необычно длинной. Было ясно, что для немцев наступило время активных дел и телеграмма содержит конкретные указания о диверсии или терроре.
Поздравляем с началом великого похода, предначертанного гением фюрера. Мы с вами должны внести свою лепту для быстрой победы. Основное — это деморализовать тылы противника. Конкретно вам надо найти возможность вывести из строя один из бакинских нефтеперерабатывающих заводов. Поручите операцию Потомку. Он имеет подходящего для этого человека. Результаты и какое впечатление произведет на население эта акция — сообщите. Арбаб.
Яков прочел телеграмму еще раз и бросил ее на стол. «Что придумали! Разве можно допустить, чтобы в такое время остановился хотя бы на день завод. Но как выйти из положения? Не провалять себя и не дать осуществиться задуманной немцами диверсии? Главное, поручили организацию взрыва такому головорезу, как Потомок, который органически ненавидел все советское и готов был на любое преступление, лишь бы навредить».