На следующее утро Геккерт докладывал шефу о разговоре с Сергеевым.
Выслушав его, Шёнгаузен вытянул ноги и совсем утонул в огромном кожаном кресле.
— Как же так, герр Геккерт, без всякой подготовки, так прямо и выпалили ему все? Вы знаете, когда-то, во времена еще кайзера, у меня был начальник полковник Гагельберг. Если бы он узнал, что я так вербую людей, то лишил бы меня права работать с агентурой не менее как на год. У нас однажды стряслось такое...
Воспользовавшись, что Шёнгаузен замолчал, что-то припоминая, Геккерт, боясь, что шеф пустится в пространные воспоминания, поторопился оправдаться.
— Экселенц, Сергеев — офицер, человек с изрядным жизненным опытом, и после первых же моих слов понял бы, почему я им интересуюсь. Топтание на месте выглядело бы просто смешно.
— А не кажется ли вам эта история бесперспективной, — проворчал Шёнгаузен, видимо недовольный тем, что ему не дали поделиться воспоминаниями.
— Я уверен, что он примет в конце концов наше предложение. Здесь в помещении посольства — в официальном германском учреждении он безусловно будет держать себя иначе. Обстановка произведет должное впечатление. Мне кажется, он патриот. Разве вы не допускаете проявление таких чувств со стороны людей, хоть и родившихся за границей, но воспитанных настоящими немками? Его мать происходит из порядочной прусской семьи. Ее брат еще жив. У него недалеко от Кенигсберга поместье.
— Вы записали о нем все нужные сведения?
— Конечно, герр фон Шёнгаузен. И уже запросил Берлин.
— Все-таки Сергеева нужно тщательно проверить.
— Согласен. Когда он будет у нас в посольстве, я на часок спущу его с нашим Фрицем в подвал, и, если Сергеев держит что-то на душе, он все выложит. Еще не было случая, чтобы от Фрица утаивали что-нибудь.
— Вы с ума сошли, Геккерт! Сергеев — больной человек и умрет при первых же ударах этого гориллы. А если и выживет, как он будет относиться к нам после такой проверки!
— Ерунда, объясню, что это было необходимо в интересах родины. Он не дурак, поймет.
— Нет, нет, Геккерт...
— Не считаете ли нужным, экселенц, сообщить о Сергееве в Берлин? — опять перебил Геккерт шефа, боясь, что тот начнет воспоминания.
Шёнгаузен покраснел от удовольствия, подумав, какой фурор произведет в Берлине, в абвере сообщение о вербовке советского служащего. Было очень соблазнительно послать докладную, но чувство осмотрительности взяло верх.
— Не надо торопиться. Получим из Берлина сведения о его родственниках, поговорю с ним я, а тогда составим докладную.
Как-то вечером, коротая свой досуг за чтением немецких газет, Сергеев услышал стук в дверь из соседней квартиры.
— Герр Сергеев, сегодня поедем в посольство, подготовьтесь. Я загляну к вам через полчаса, — сказал Геккерт.
— Есть ли в этом необходимость, герр Геккерт? Я скажу там то же, что и вам.
— Надо ехать обязательно.
Когда Геккерт зашел к Сергееву вторично, тот был одет, словно на прием по торжественному случаю.
Они вышли из дома. Улицы были безлюдны. Тегеранцы не любят задерживаться поздно вне дома. К десяти часам вечера почти весь город погружается в сон.
За углом стоял светло-серый «оппель». Геккерт сел за руль и, бросив под ноги Сергееву, устроившемуся на заднем сиденье, коврик, сказал:
— Герр Сергеев, вам придется сесть ниже сиденья, чтобы вас не было видно с улицы. Вы меня простите, что причиняю вам такое неудобство, но это в целях вашей же безопасности.
Сергеев опустился и пригнул голову. Через десять минут машина была уже на Аля од Доуле, или «Бульваре посланников», как называют эту тенистую зеленую улицу. Большая часть дипломатических представительств была сосредоточена на ней. Поравнявшись со зданием германского посольства, Геккерт нажал сигнал. Что-то вроде протяжного писка прозвучало в ночной тишине, и ворота посольства бесшумно распахнулись, словно этим сигналом Геккерт привел в действие механизм, открывающий их. Машина въехала в парк, окружающий здание, и остановилась у бокового подъезда.
Геккерт вышел из машины, открыл своим ключом дверь и пригласил Сергеева.
Когда поздние гости переступили порог кабинета, Шёнгаузен поднялся из-за огромного письменного стола.
Мрачно выглядел этот кабинет. Старинная добротная мебель загромождала небольшую комнату. Стоявшие вдоль стен шкафы с томами в темных кожаных переплетах, кресла с черной обивкой и высокими спинками когда-то украшали кабинет посла. Время потребовало обставить кабинет представителя третьего рейха более современной мебелью, а эту в силу немецкой бережливости презентовали одному из секретарей. Шёнгаузен, не называя себя, пожал руку Сергееву, пригласил сесть. Геккерт развалился рядом на диване. Он считал, что играет в этом деле основную роль, и беседу с Шёнгаузеном рассматривал как необходимую формальность.
— Рад познакомиться с вами, герр Сергеев. О вашем патриотизме мне рассказывал майор Геккерт. Это очень похвально. Мы, немцы, где бы ни находились, должны всячески помогать родине. Она выполняет сейчас великую историческую миссию. Под руководством фюрера Германия преобразит весь мир. — Шёнгаузен полуобернулся к висевшему за его спиной портрету Гитлера. Геккерт вскочил с места и, вскинув руку, гаркнул: «Хайль Гитлер!»
Сергеев в замешательстве поднялся с места.
Шёнгаузен сделал какой-то неопределенный жест рукой и сказал:
— Сидите, сидите, герр Сергеев.
Фон Шёнгаузен хотел было продолжить разговор, но из-за выходки Геккерта потерял нить заранее продуманной речи. Он не терпел официальных выступлений, но в данном случае считал такую речь обязательной. По его мнению, она должна была повлиять на Сергеева. Наступила пауза. Шёнгаузен никак не мог собраться с мыслями.
«Старая рухлядь, потерял конец мотка» — как сказал бы Ходжа Али», — зло подумал Геккерт.
— Герр... герр... — пытался заговорить Сергеев, но не знал, как назвать Шёнгаузена.
— Фон Шёнгаузен, — подсказал тот, обрадовавшись, что разговор принимает как будто другой оборот.
— Герр фон Шёнгаузен, дело в том, что я очень болен и не смогу поэтому выполнять ваши поручения.
— О, это не может служить препятствием, уважаемый герр Сергеев. Кроме того, пока вы в Иране, я поручу поддерживать ваше здоровье опытному врачу. Он применяет новейшие методы лечения.
— Но это практически невозможно.
— Почему? Врач будет приезжать к герру Геккерту, а вы, не привлекая постороннего внимания, всегда можете зайти на квартиру к соседу. У вас смежные двери, насколько мне известно.
— О посещении доктора не будет знать никто в доме, — вставил слово Геккерт.
— Кстати, герр Геккерт, позвоните доктору, пусть зайдет и, пользуясь пребыванием герра Сергеева у нас, осмотрит его, наметит план лечения.
Майор поднял телефонную трубку, набрал номер и пригласил герра Зейца, как он назвал врача.
— Пусть наш терапевт обследует вас, а потом мы поговорим о деле, герр Сергеев, — сказал Шёнгаузен.
Вошел врач без халата. Окладистая рыжая борода, усы, густая взъерошенная шевелюра чуть не до бровей закрывали лицо.
Казалось, что из пиджака вместо головы торчал конец метлы.
— Герр Зейц, внимательно обследуйте господина, — указал Шёнгаузен на Сергеева, — и наметьте план восстановления его сил. Когда закончите, позвоните. Герр Геккерт зайдет, чтобы проводить господина сюда.
Зейц и Сергеев вышли.
— Вы проинструктировали доктора?
— Да, экселенц, если слова Сергеева о его болезни подтвердятся, это тоже можно считать одним из элементов общей проверки. Плюс подтверждение наличия у него родственников в Германии, которых он назвал мне.
— Но это еще не доказательство его искренности. Они не знают сына своей сестры даже в лицо, а сестра давно умерла.
— Но, экселенц, — в душе Геккерт назвал его старой клячей, — так мы не приобретем ни одного человека. Я немедленно телеграфировал бы в Берлин о вербовке Сергеева и о наших планах его использования. Он готовый резидент в Баку. Вы представляете, какое впечатление произведет это в центре?