— Можете быть откровенным?
— Да. Конечно, в меру моих полномочий…
Заключенный подумал с минуту, что-то решая, к чему-то готовясь. Потом спросил жестко:
— Скажите прямо, что меня ожидает?
Я прямо ответил, что убийство комиссаров во втором полку не может остаться безнаказанным.
— Я это знаю… — кивнул Тишковский. — Зачем же вы пришли ко мне? Или своим новым признанием я смогу облегчить свою участь?
— Мой приход вызван чисто историческими мотивами. Необходима точная и полная картина событий. Вы все знаете и сможете при определенной объективности дать верную оценку происшедшему, раскрыть причины поражения, назвать настоящее место каждого в трагическом для вас и для них событии. Приговор уже вынесен…
— Разговаривать я не хочу, да и просто не в состоянии, — объяснил довольно спокойно Тишковский. — Но если действительно необходима полная картина, попробую воссоздать ее. Почему должен умереть только я один, пусть и другие… Пришлите бумагу и папирос побольше. Без папирос я не могу думать…
В тот же день Тишковскому была доставлена бумага и папиросы. Папиросы, редкая вещь в то время, изъяли из особого фонда. Через неделю я получил стопу обратно. Она была сплошь заполнена текстом.
Это были ценнейшие и редчайшие записи о январских событиях в Ташкенте. Отдельные страницы удивляли и поражали нас. В них нашли отражение факты, о которых никто не знал. Были названы фамилии людей, причастных к заговору, фигурировали члены предполагавшегося белогвардейского правительства. В составе «кабинета» оказались лица, занимавшие ответственные должности в различных организациях города. Их поведение во время мятежа было странным, а порой и подозрительным. Теперь эта странность легко объяснялась. Объяснялась и позиция «левых эсеров», медливших в январские дни с выступлением против Осипова. Оказалось, что эсеровская верхушка находилась в сговоре с мятежниками. Белогвардейцы рассчитывали и на содействие некоторых работников охраны города. Не случайно так долго выяснялась обстановка во втором полку и такие туманные сведения поступали в партийные и советские организации города. Большевистские комиссары, поехавшие во второй полк, были неправильно информированы и попали в логово врага.
По записям в отделе установили фамилии людей, помогавших Осипову. На них были заведены дела, и начато следствие.
На основе собранных сведений и следственных материалов удалось довольно полно раскрыть причины и истоки январского мятежа, обнажить связи между различными контрреволюционными организациями, уточнить роль иностранных разведчиков Бейли, Трэдуэлла. Часть фактов, приведенных Тишковским, в дальнейшем подтвердилась самим Бейли в его книге «Миссия в Ташкент». Мы эти факты узнали на несколько десятков лет раньше.
Своеобразная работа проводилась ЧК в районах, где орудовали басмачи, прежде всего в Ферганской долине. Из Москвы прибыл агитпоезд «Красный Восток», задачей которого была пропаганда идей Советской власти среди местного населения, в основном сельского, мобилизация дехкан на борьбу с басмачеством, выявление враждебных элементов, тормозивших процесс становления новой жизни на социалистических началах. Масса бывших чиновников, урядников, полицейских, разгромленных в открытых боях белогвардейцев, осела в маленьких городах и поселках и исподволь продолжала борьбу с Советами. К агитационному поезду прикрепили группу чекистов, задача которых заключалась в том, чтобы помочь трудовому населению разоблачить притаившихся врагов, свободнее выступать на собраниях, не боясь угроз и террористических актов со стороны баев, басмачей, белогвардейцев. По опыту мы уже знали, как мстят враги беднякам за открытое слово, поддержку Советской власти, разоблачение враждебной деятельности контрреволюционеров.
Чекистская группа имела взвод охраны и специальный вагон для проведения следствия на месте и изоляции задержанных преступников. Это была летучая ЧК с чрезвычайными полномочиями — защищать самым решительным образом советских активистов, беднейшее дехканство от насилия и террора врагов. Такие полномочия обусловливались обстановкой — в Ферганской долине шла гражданская война, и целые районы контролировались басмачами. Враг был жестоким, беспощадным и коварным. Поезд, как говорится, двигался в самое пекло.
Руководили агитпоездом три человека: представитель ЦК ВКП(б) Сольц, Народный комиссар юстиции Туркреспублики Елагин, Председатель Туркестанской ЧК Домбровский. Остальной коллектив состоял из культработников, которые должны были проводить лекции, выступать с концертами, распространять агитационную литературу. Вагоны выглядели нарядно, художники разрисовали стены, расписали лозунгами, украсили красными полотнищами. Поездка предстояла горячая. И мы это почувствовали, как только миновали станцию Горчаково, нас обстреляли басмачи.
Здесь, в Ферганской долине, встречи с врагом стали явлением обычным. Не только в кишлаках, но и в городах действовали террористы. В Андижане к начальнику агитпоезда пришел с жалобой комендант городской крепости. Каждую ночь кто-то убирал с поста часового. Удар наносился ножом в грудь. Никакие предосторожности не помогали: ни проверка постов, ни обход территории крепости, ни назначение начальниками караулов коммунистов. Методически преступник расправлялся с часовыми. Загадочные убийства встревожили гарнизон крепости, породили панику. Никто не хотел становиться на пост в ночное время.
Это дело надо было расследовать. Прежде всего решили использовать опыт прифронтовой полосы. В первую же ночь поставили, кроме часовых, еще и подчасков. В секрете, естественно, и с правом применять оружие в случае необходимости. Об этой операции знал только комендант крепости.
Утром поступило сообщение: часовой убит. Как всегда — ножом в грудь, но убийцу заметил подчасок и выстрелил в него. Преступник бежал пригибаясь, пуля угодила ему в живот. Раненого нашли шагах в двадцати от места преступления. Таинственным убийцей оказался не кто иной, как начальник гарнизона. Умирающего допрашивали прямо в госпитале: необходимо было выяснить мотивы, заставившие террориста нападать на часовых.
Месть Советской власти — так объяснил он. Бывший курбаши, перешедший на сторону Красной Армии, он только внешне принял личину искренне раскаявшегося человека. Борьба его с новой властью продолжалась, только теперь скрытая, коварная. Жертвами оказались ни в чем не повинные люди, простые красноармейцы, принимавшие смертельный удар от собственного командира. Начальник гарнизона знал пароль и пользовался им, чтобы свободно подойти к часовому и ударить его ножом в сердце.
Убийцу должны были расстрелять, но он скончался от раны в это же утро. С такими событиями мы столкнулись в Андижане. На очереди новые столкновения с врагами. Началась проверка аппарата, выявление окопавшихся приставов, полицейских, белых офицеров, басмачей. Весь путь агитпоезда пролег в горячей полосе. Ощущение близости вооруженного противника было постоянным.
Выше я говорил о применении суровых мер по отношению к контрреволюционерам, выступавшим против народной власти и ее представителей. Но очень часто средствами «наказания» были разъяснения, убеждения, предупреждения и, как это ни странно, дискуссии. Дискуссии почти во фронтовой обстановке, в комнате для допросов. Должен подчеркнуть, что первое слово Советской власти к своим врагам было прощение и предупреждение, наконец, предложение трудиться, отдавать свои знания, умение народу. Масса бывших чиновников откликнулась на призыв.
Даже к тем, кто не захотел отдавать свои знания и силы новому строю, отношение было сдержанным. Я помню, как уговаривали идти работать в военные комиссариаты и штабы бывших царских генералов, полковников, капитанов, как пытались создавать им материальные условия, хотя вся республика была лишена самого необходимого.
Церковь долго не признавала новой власти. С амвона попы слали проклятия большевикам. Ни одна белогвардейская организация не обходилась без участия служителей культа. Священники сопровождали Врангеля, Колчака, Деникина и других крупных и мелких главарей контрреволюции, объявляли поход против рабоче-крестьянской власти делом, угодным богу. И все-таки служителей культа не трогали без серьезного на то основания. Только активное участие в заговорах или открытое преступление было причиной ареста или следствия. Чаще со священниками спорили. Порой следствие превращалось тоже в дискуссию.