— Еще раз извините, товарищ комиссар, — сказал Разумный, — а в связи с чем поступила эта информация?
— Вопрос правильный, — ответил Дементьев. — Все дело в чудовищном задании, полученном мнимым Серковым. На допросах он показал, что это вторая его «ходка» в тыл Советской Армии. В прошлом году его уже перебрасывали через линию фронта, добрался до Москвы, где встретил друга детства, которого не видел с 1932 г. Его друг оказался военным водителем в Ставке Верховного Главнокомандования. Награды и офицерские погоны произвели наилучшее впечатление на старого товарища. И тот разоткровенничался, рассказал, кого и куда возит… Фашистские главари ухватились за эту связь и поручили мнимому Серкову совершить различные террористические акции. Однако это ему не удалось.
Москва просит срочно сообщить, что нам известно о связях «Серкова» по Ташкенту, в частности, о его соучастниках, арестованных в 1939 г. Ведь не исключено, что с кем-то из них установлены шпионские связи!..
— Я думаю, Иван Иванович, — вступил в разговор полковник Туманов, — в первую очередь нужно поднять из архива уголовное дело 1939 г. и срочно установить место пребывания всех соучастников грабежей. Затем подготовить план оперативно-розыскных мероприятий по изучению их деятельности и связей. Поручим это Разумному и Якубову.
— Согласен. Подготовьте ответ в Москву.
Хотя разговор был закончен, Разумный и Якубов не спешили уходить.
— Все, товарищи, — повторил Дементьев. И улыбнулся. — А… Понял.
Он встал, прошелся по кабинету, посмотрел в раскрытое окно и по диагонали вернулся к столу.
— Вот уже конец сентября. Что касается самого «Серкова», то розыск не требуется. Преступник уже пойман. В погонах майора. На том самом мотоцикле.
— Значит?..
— Так точно. «Серков» — он же Шило, он же Гаврин… Он же Политов.
Л. Коробов
ПОЕДИНОК
В Ташкенте я оказался в конце войны. Именно оказался. Это не было возвращением домой после работы в прифронтовой полосе. Мне предстояло кое с кем встретиться и кое-что уточнить. Задерживаться я не собирался. Считал, что снова вернусь на фронт и довольно быстро. Обстановка, однако, изменила мои намерения. Пришлось остаться в тылу и на весьма длительное время. Обстоятельства потребовали.
Конец войны был не только избавлением от страшных тягот, ненавистного врага, бесчинствовавшего на территории нашей Родины. Это было время расплаты с врагом за содеянное им в годы оккупации. Те, кто замарал себя связью с гитлеровцами, кому предстояло отвечать перед народом, спасались бегством. Чаще всего агенты гитлеровских разведслужб, вражеские пособники устремлялись на Восток, где их не знали и где легче было укрыться. Поиском и разоблачением таких скрытых врагов мне и предстояло заняться по возвращении в Ташкент.
Первое дело, которое мне поручили в Особом отделе, по-видимому, было типичным для той поры: в далекой от фронта Средней Азии прояснить обстоятельства гибели большого партизанского отряда.
Остатки отряда в тяжелых условиях непрерывных боев были переправлены авиацией на Большую землю. В числе спасенных оказалась партизанская разведчица Галина Д. Она приехала в Ташкент и жила на частной квартире. Работала в военной хозчасти, ведала культпросветимуществом.
Я изучил материал, связанный с разгромом партизанского отряда. Это были даты боев, показания партизан и самого командира отряда. Обращал на себя внимание факт, что большинство боев носило оборонительный характер и кончались они поражением. Каждый, кто брался за выяснение причин разгрома отряда, приходил к выводу, что в поражениях есть какая-то закономерность. Тайны отряда знала немецкая разведка. Это очевидно. Но каким образом ей удавалось распознавать их? Кто открывал их врагу?
Из партизан нам была известна только Галина Д. Она, как уже говорилось, числилась в отряде разведчицей и имела награды.
То, что Галина была разведчицей и чаще, чем кто-либо, отлучалась из отряда и главное — с целью установления контактов с населением, наводило на мысль о возможном ее выходе на оккупантов или их пособников. Предположительно, конечно. Фактов не было, как не было имен и фамилий людей, дававших партизанам сведения о фашистских карательных акциях в районе, где действовал отряд. Вообще, фамилий в деле было мало, географических названий — тоже. Даже в представлениях к наградам обходились точные координаты.
Исключением было одно представление, последнее, в котором указывалось конкретно село, где Галина, якобы, совершила подвиг. Наши войска село уже освободили и туда еще до меня был направлен запрос на предмет опознания Гали. К запросу прилагалась ее фотография партизанских времен. И вот пришел ответ: Галину по фотоснимкам опознали многие жители села — и патриоты, и бывшие пособники оккупантов. Ее прямо называли сообщницей немцев. Видели беседующей с немецкими офицерами. Показания свидетелей были оформлены документально.
Теперь уже не было сомнения в том, что Галина Д. вела двойную игру. Вела долго, на протяжении нескольких лет. И, возможно, продолжала вести сейчас в далеком от фронта городе. Впервые в жизни я должен был арестовать женщину. Трудность заключалась в том, что ни Галина, ни окружающие ее люди ничего не должны были заподозрить. Мне была предоставлена полная самостоятельность в проведении операции. Не исключалось вооруженное сопротивление, ибо Галина Д. не просто человек с боевым прошлым, но, вероятно, и агент вражеской секретной службы, способный к решительным действиям. В моем распоряжении был лишь один человек — шофер служебной машины.
Арест намечался на первую половину дня. Я приехал в хозчасть, где работала Галина. Начальник склада был толковый офицер, на которого можно было положиться. Я предъявил ему ордер на арест Галины Д., попросил вызвать ее в кабинет и затем направить вместе со мной в воинскую часть за культинвентарем.
Галина вошла в кабинет, поздоровалась. Она была одета довольно богато для простого работника склада. На миловидном круглом лице — выражение легкой настороженности или холодности. «Неужели что-то заподозрила?» — подумал я. Но нет, непринужденно болтая о пустяках, она села со мной в машину. Ехали по узеньким улочкам Ташкента, по которым с трудом протискивались груженные хлопком арбы и переполненные пассажирами трамваи. На многих зданиях висели плакаты: «Все для фронта!», «Все для победы!» По булыжному покрытию дороги звонко цокали подковы конного патруля.
Минут через двадцать мы подъехали к зданию Особого отдела. Галина увидела часового и сказала тоном капризной женщины:
— Я не пойду туда. Инвентарь принесите в машину. Я подожду.
— Не положено, — ответил я. — Через проходную не пропустят без сопровождающего со склада. Сделаем так: вы подождете у проходной, а я скажу, чтобы солдаты вынесли инвентарь.
Галина заколебалась, но вынуждена была согласиться. Пошла к проходной, но у самой двери вдруг повернула назад. Пришлось мне и шоферу взять ее под руки.
В комнате дежурного я предъявил Галине Д. ордер на арест. И хотя она была напугана, все же смогла заставить себя возмутиться:
— Это какая-то ошибка. Я буду жаловаться, капитан, и вам не поздоровится!
Как следователь я был малоопытен, поэтому, несмотря на тщательную подготовку плана допроса, повел первую беседу с Галиной Д. неуклюже. Да и позже я натыкался на разного рода трудности и особенно — на свои сомнения. Передо мной сидело нежное прекрасное создание. Мне не верилось, что она могла быть причиной гибели сотен бойцов и командиров. Галя не один год делила с ними кров и пищу. Как-то чудовищно выглядело обвинение ее в предательстве.