Афанасий Шидловский, не открывая, глянул на пришедшего и пробурчал:
— Чаго тябе?
— Хозяин, козу черную часом не продаешь? -
— Чорная, не чорная, усе роуна малако белае.
— Вот ты-то мне и нужен, отворяй!
Хозяин впустил Григория, но вначале был не очень любезен — не потому, что не доверял, просто надоели ему все эти темные делишки, да и властей побаивался. Но приезжий оказался человеком простым и веселым — достал бутылку, столичных гостинцев детишкам, к тому нее хорошо, что был хоть не из-за границы, а из Москвы: все спокойнее. Сначала разговор вертелся вокруг да около. Потом приезжий сказал:
Мне нужно Даниила Яковлевича повидать. Письмо к нему из Москвы.
— Ну, — сказал хозяин, — эта можно. А можя, я передам?
— Нет, приказано только в собственные руки.
— У руки дык у руки. Ранак вечара мудраней. Лажысь.
Григорий лег спать на сеновале. Подложил револьвер под голову, пистолет сунул за пазуху.
— Ночью — слышно было — хозяин куда-то уходил: два раза бухнула калитка. Наутро после завтрака Афанасий сказал:
— Вот што, Грыша. Я з табой не найду, а пра дарогу слухай.
Хозяин подробно рассказал, как и куда надо идти, и точно указал полянку, на которой Григорий должен был развести костер и ждать людей „оттуда“.
Григорий сделал все, как ему велели. Сидел у костра, наблюдая за тем, что делается вокруг. Но так и не заметил, как к нему сзади подошли трое и навалились. Скрутили, вытащили из кармана револьвер.
Ну, бандитская сволочь, попался?! — с угрозой спросил один. — Как, ребята, сейчас в расход пустим или к начальнику ГПУ товарищу Гаховичу отведем?
— А чего вести, — проворчал второй, — приказ есть задержанных с оружием в руках расстреливать на месте.
Сыроежкин знал о том, что начальником местного отдела ГПУ работает Гахович и что леса прочесываются группами чекистов. Но приказа расстреливать на месте лиц, задержанных хоть и с оружием, не было и быть не могло. Это его успокоило: проверка.
— Нечего с ним возиться, — сказал третий, — становись к дереву!
Сыроежкина привязали к дубу, отошли шагов на десять, прицелились.
— Ну, гад, признавайся, что в лесу делал?
— Стреляйте, чего там. Я чекистам не помощник, объяснять ничего не буду!
Бандиты пошептались, подошли к Сыроежкину, отвязали от дерева, но руки скрутили за спиной, завязали глаза и куда-то повели. Примерно через полчаса остановились, сняли повязку с глаз.
Григорий сразу узнал стоящего перед ним человека, которого хорошо представлял по красочному описанию, данному на допросе арестованным Герасимовым.
„Иванов Даниил, брюнет, высокого роста, смуглый, крепкого телосложения, с орлиным, вернее, бандитским взглядом, наводящим на многих ужас, бритый, усы большие, закручены кверху а-ля Вильгельм, около 30 лет“.
„Да, — подумал Григорий, — взгляд действительно не того…“
— Кто таков? С чем пожаловал? — спросил Иванов.
Барсуков Григорий, бывший прапорщик, с письмом полковника Павловского.
— Где письмо?
— Прикажите развязать руки…
Павловский писал Иванову, что тому необходимо приехать в Москву на съезд „Народного союза защиты родины и свободы“, а затем им вместе выехать на Кавказ: в Грузии действует большая организация, с помощью которой можно будет развернуть работу в более благоприятных условиях.
Сомнений в подлинности письма не возникало: Иванов знал почерк Павловского и его манеру выражаться. Дата стояла самая свежая — четыре дня назад.
Иванов бросил еще один свирепый взгляд на „Барсукова“ и сказал:
— Ладно, будем считать, что так. Рассказывайте, что в Москве нового.
За бутылкой самогона проговорили до позднего вечера. Сначала все шло хорошо, но потом Григорий стал замечать, что Иванов не расслабляется, а наоборот, становится напряженнее. Он даже бросил фразу:
— Вот смотрю, вы простой курьер, а слишком много знаете.
— А почему бы мне не знать? Я доверенное лицо самого председателя.
Однако что-то нарушилось в их доверительном разговоре. Иванов поскучнел и сказал, что хочет спать. Григория поместили в землянку, где всю ночь, сменяя друг друга, сидел кто-нибудь из бандитов. Утром Иванов сказал:
— Я в Москву не поеду. Григорий усмехнулся:
— Господин Павловский предвидел, что вы… так сказать… не очень… решительны.
Иванов при этих словах засверкал глазами. Григорий продолжал:
Он предложил, если вы будете осторожничать, послать двух других.
— Пусть едут, если захотят. Скороходов, Яковлев, в Москву поедете?
Те переглянулись, пошептались о чем-то, ответили: