В конце 1927 года Шмидт с целью легализации своего положения и привлечения к антисоветскому выступлению по возможности большего числа лиц организовал „Кооператив северных охотников“, председателем которого он был избран. Ближайшие его помощники устроились на службу в систему торговли и под видом кредитования промышленников снабжали всем необходимым организацию Шмидта.
Оставалось выбрать время мятежа. Имея в виду исключительную трудность передвижения по Северу весной и летом, а следовательно, рассчитывая на то, что красные части не сумеют прибыть из Центра для ликвидации выступления, Шмидт решил дождаться весны 1928 года, а тогда уже объявить „Советскую власть свергнутой“. По договоренности с бандитами антисоветское выступление окончательно было назначено на апрель 1928 года, после чего три-четыре представителя должны были захватить шхуну „Пионер“ и выехать на ней в Америку.
Но на пути Шмидта стал Григорий Сыроежкин. Союзников ему надо было искать среди якутских и русских бедняков. Вскоре он имел надежных помощников из местного населения. Удивительно, как, не зная языка, через переводчика он умел находить то общее, что объединяло его с якутами, эвенками, эвенами.
Местные чекисты и добровольные помощники представили Сыроежкину подробную картину. Стало ясно, что откладывать арест заговорщиков нельзя. Это было нелегко сделать: селения были разбросаны на сотни километров, но слухи каким-то непостижимым путем распространялись очень быстро. Поэтому и без того небольшой отряд пришлось разбить на несколько групп по два-три человека, чтобы операцию произвести одновременно.
Арест Шмидта Сыроежкин взял на себя. Предварительно он обзавелся документом, удостоверяющим, что он является инспектором-ревизором и ему поручается ревизия кооперативов в Верхоянском, Булунском и Среднеколымском районах. Только так он мог беспрепятственно проникнуть к Шмидту.
От местных чекистов Григорий знал, что фактория Шмидта представляет собой рубленый дом из вековых лиственниц, окружена высоким забором из крепких, заостренных кверху бревен. Было ясно, что если бы пришлось штурмовать эту крепость в открытую, без серьезного кровопролития не обошлось бы. Тем более что Шмидт всегда держал при себе трех-четырех телохранителей. Надо было действовать иначе…
Однажды апрельским утром к Шмидту из соседнего кооператива приехал якут. Это был Семен — один из добровольных помощников Сыроежкина. Семен рассказал, что в их кооперативе уже несколько дней работает ревизор.
— Оченно болшой человек. С милиционером приехал, ругается, кричит, всех, однако, говорит, посажу. Но моя председатель велел передать, с ревизором договориться можно, спирт любит, водка любит, меха любит. Через два дня ваша фактория будет.
Шмидт ухмыльнулся: „Ладно, мол, встретим“, и велел налить Семену стакан спирта.
Через два дня к поселку подъехала оленья упряжка. Было утро, но вместо криков петухов селение будил лай голодных, требующих пищи псов. Сыроежкина сопровождали его надежный друг, чекист Горбатенко, „игравший“ роль милиционера, и проводник — якут Ипатов, на которого тоже можно было положиться.
Шмидт принял гостей любезно, хотя и без подобострастия. Григорий вел себя очень сурово — от завтрака отказался, заявил: „У нас свое есть“, сразу же потребовал бухгалтерские документы, потом отправился на склад. Ни о чем не спрашивал, все что-то записывал в книжечку. Шмидт начал волноваться: „Вдруг да обнаружит что-нибудь, и слечу я с этой должности“. Стал подумывать о том, что края, мол, обширные и суровые, и ревизор вполне может затеряться, особенно если ему „помочь“. Но, вспомнив предупреждение соседнего председателя, воспрял духом: „Подождем до ужина!“
Григорий хотел и на ужин не идти, но подумал: „Не перегнуть бы палку“ — и согласился принять приглашение Шмидта отведать „чем бог послал“. Прислуживали кряжистые угрюмые дядьки с бородатыми разбойничьими физиономиями. За ужином Григорий „оттаял“ и стал более разговорчивым. Им обоим было что скрывать друг от друга, но в рамках дозволенного они стали рассказывать истории „из своей жизни“, большей частью выдуманные.