Доводы ее были веские и неопровержимые. Провокаторов наказали. Доложила об этом Центру, не преминув добавить: «Радист от этой операции был отстранен». То ли для успокоения начальства, то ли чтобы иметь моральное право еще на один «выход» в логово врага.
Да, бывали обстоятельства, когда приказ Центра Вишнякова не могла выполнить, не могла «беречь радиста». Кому-то нужно было пробраться к болотистому участку, где партизаны укрыли раненых, и сообщить командованию о положении дел, а остальные, кроме нее и еще одного контуженого бойца, оказались далеко от базы. И вот, когда они вдвоем были уже близ болота, Елена каким-то шестым чувством разведчика угадала, что их подстерегает засада. Ее спутник, в прошлом штурман бомбардировочной авиации, оценив ситуацию, был поражен хладнокровием и выдержкой молодого чекиста.
— Грести к берегу! — властно приказала она. — Высадимся бесшумно, но на суше придется бежать, лейтенант.
Высадились они как раз вовремя, поднялись на холм ползком и, прикрытые кустарником, пустились бежать. А каратели уже гнались следом. Командир от ряда услышал стрельбу, поспешил с бойцами навстречу разведчикам и прикрыл их отход огнем.
Случалось, что сопровождающего ей и вовсе не могли дать. И тогда, пробиваясь сквозь густой ельник, где за каждым стволом ей виделся немецкий солдат, она старалась ступать, чтоб не хрустнула ветка, где можно — задержать дыхание. На связь выходила в точно условленное время: «Капитан передает… Капитан запрашивает… Капитан послал сорванца погулять…» Последнее означало, что капитан Кучинский и его однополчане из «Сокола» пустили под откос еще один гитлеровский эшелон.
А всего их было двадцать! Двадцать эшелонов с вооружением, боеприпасами и эсэсовскими частями подорвали разведчики отряда за месяцы боевых действий в тылу у врага. И для Лены было праздником, если в операцию брали и ее. Брали с осторожностью, с оглядкой, когда остро не хватало людей. Старались поручать такое, чтобы тыл был свободен у радиста — наблюдать за подходами к полотну, держать «железку» на мушке. Но, конечно, за эти месяцы она и мерзлую землю меж рельсами долбила, и взрывчатку закладывала, и с «удочкой» сидела в кустарнике, поджидая, пока паровоз дойдет до их гостинца и можно будет резким взмахом руки вырвать из него гневные языки пламени и столкнуть под откос. А потом — в лес или в болото! А потом — донесение Центру: «Капитан сообщает… послал сорванца погулять… с тремя приятелями…» Значит, еще три вагона покатились за паровозом или взорвались…
«Северок» ее работал безотказно. Берегла его, как малое дитя. Берегла от стрельбы, от встряски, от сырости. На связь ни разу не опоздала выйти. А условия иногда были кошмарные. Эфир оказывался забитым, как бочка с сельдями. Часто приходилось менять мегагерцы — даже посреди сеанса связи. Менять места, откуда вела передачу, — из боязни пеленга. Как-то, когда они отходили, погружаясь по пояс в болотную жижу, робко предложила: «Отложим передачу, командир? Даже деревца для антенны в этой топи нет…» Его серые глаза насмешливо блеснули: «Изобрети! Во Дворце пионеров рацию удобнее раскидывать, да только готовили нас не ко дворцам, товарищ разведчик!» Урок запомнила. Изобретала и выходила победителем. И снова в Центр летели донесения: «Капитан передает, что мальчик вырос…» (это означало, что отряд пополнился местными жителями), «Капитан извещает, заблудился баритон» (они потеряли в тяжелом бою всеми любимого комиссара), «Капитан познакомился с рыбаками на Лубане…» (шли данные о передвижении немецких гарнизонов в Приозерье).
Ее мнение ценил отряд, ценил командир. Перед тем как выпускать на операцию молодых разведчиков, советовался с Вишняковой, обсуждал каждую кандидатуру. У Елены были свои принципы: «Молодых ребят можно проверить только в деле, командир. Я — за!» И еще: «Разрешите выступить в операцию с ними. Чекисту положено быть там, где люди испытываются на прочность».
Часто думала о Сильвии: как там подруга воюет? На запрос о Восковой Центр не ответил. Проявляя деликатность, очень осторожно, попросила передать «Лючии», что встретила их общего друга, он воюет, шлет привет. Центр ответил, что выполнить просьбу не может, и она поняла: с отрядом беда.
А с отрядом «Балтийцы» действительно произошла трагическая история. То ли разведчик, сообщивший об отсутствии карателей в районе квадрата приземления группы, ошибся, то ли оказался перевербованным немцами, но чекисты очутились в плотном кольце эсэсовцев. Двое или трое суток люди отряда пробивались из окружения, ведя героический поединок с противником, но силы были неравны.
Маленькая группа оказалась прижатой к болотистому участку. Командир хрипло сказал:
— Точку над «и» ставить рано, но… Будем рассредотачиваться или продолжать отбиваться сообща?
Сильвия сказала:
— Командир, мы чекисты. Мы должны видеть то, что будет потом. — Усмехнулась. — Может, и после нас.
Местные жители должны знать, что здесь ведут бой советские войска. Мы летели сюда и ради этого, командир. Они услышат стрельбу, услышат…
Эти слова — «мы должны видеть то, что будет потом» — остались в ее дневнике и были повторены позднее, в бреду…
Уже после войны удалось установить, что чекисты отстреливались до последнего патрона, командир группы и радист были схвачены тяжело раненными, полузамерзшими на болоте, брошены в городскую тюрьму, где их зверски пытали. Но ни задач отряда, ни позывных Центра они не выдали, исполнив до конца свой долг патриотов, солдат, чекистов.
…Прошло много лет, прежде чем об этом узнала и Елена Вишнякова. Она защищала дипломный проект и вспоминала, как они мечтали с Сильвией обменять свою военную справку на настоящий диплом. Работала инженером на заводах, руководила цехом новых приборов и хотела назвать хоть один из них именем подруги. Растила сына и вспоминала, как любила возиться с детьми Сильвия Воскова. А сын все спрашивал: «Ты партизан, да? А где твои награды?» Отшучивалась: «В музее».
Но потом ее пригласили в Управление КГБ, где еще хранились стопы ее депеш, и сообщили:
— Правительство наградило вас орденом Красной Звезды. Спасибо за службу.
— Служу Советскому Союзу! — ответила, как положено по уставу, встретилась взглядом с генералом, неожиданно добавила: — Разрешите обратиться… У меня была подруга, дочь комиссара Воскова. Она достойна, она…
— Дочь комиссара Воскова, — разъяснил генерал, — посмертно награждена орденом Отечественной войны… — Задумался. — Война была тяжелая, а она просилась в самое пекло… Такие уж у вас характеры…
Такие уж характеры у наших разведчиков.
Владимир Дягилев
АЛЕКСАНДР КАДАЧИГОВ И ДРУГИЕ
Этой ночи ждали долго. Трижды получали парашюты. Трижды приезжали на аэродром. И трижды возвращались на базу. В районе выброски рыскали карательные отряды.
Группа состояла из девяти человек. Чекисты были из разных мест, в Валдае встретились впервые. Александр Филиппович Кадачигов, старший опергруппы, присматривался к товарищам, прикидывал в уме: «Годятся ли?» Зюков, здоровый, высокий, носатый, больше все молчит. Ни словечка лишнего, ни шуточки, ни смешка. Бесчастнов исполнителен, аккуратен, любит порядочек. Тимоненко молодцеват, с выправкой, рвется к работе. Мусин какой-то не такой, все чего-то не понимает, переспрашивает. Пуховиков болеет, фурункулы беднягу замучили. Пуговкин замкнут, но сметлив. Мальцев крепок, надежен, сразу вызывает симпатию. Ваня Гусев — радист, совсем еще мальчишка, восемнадцать лет. Романтик, в тыл стремится, как на футбол… «Поживем — увидим», — думал Кадачигов.
Выброска намечалась в Карамышевские леса, в район партизанской бригады Германа.
С каждым возвращением на базу настроение все заметнее портилось. Кадачигов понимал: еще одна ночь ожидания — и нервы не выдержат.
Выбросили их на шестнадцатые сутки. На костры они не попали. Приземлились довольно близко от врага. Фашисты открыли огонь. Хорошо, что лес укрыл чекистов.
Спалось плохо. Забылся Александр Филиппович только под утро. Разбудили чьи-то голоса. В землянке было мрачно. Вскочил, быстро обулся. Что такое? А где ремень? Ремня не было. Вышел из землянки, невольно поежился от утренней свежести. Неподалеку горел костер. Человек шесть, щурясь от дыма, сидели над ведром. Лица у всех были серые, большеглазые. Такие лица знакомы Александру Филипповичу по блокаде.