Немцы, оказывается, протянули от дзота к дзоту проволоку и навешали на нее пустые консервные банки.
Переправа заняла четыре часа. Уже светало, когда мы, перейдя дорогу, вошли в лес. Там Орлов, Васильев и я пропустили всех вперед, выслушали доклады командиров отрядов, а затем пошли в конце колонны. А снег все продолжал валить, и где-то близко слышался гул моторов. Останавливаемся на дневку. Ни обсушиться, ни обогреться нельзя. Ложимся прямо в снег. Накрывшись палаткой, я сразу провалился в сон. И тут услышал голос ординарца: «Григорий Иванович, к комбригу». Вылезаю из какой-то ямы: оказывается, снег подо мной подтаял! Не сразу понимаю, почему собравшиеся у комбрига командиры отрядов хохочут: оказывается, раскисли новые полушубки, плохо выделанная овчина вытянулась от сырости, и полы полушубков висят чуть ли не до пят…
Следующий наш марш был по тылам прифронтовой полосы, где много немецких войск. Шли осторожно всю ночь, а под утро вышли к какой-то деревне, обходя ее по опушке леса. Но что это? Видим, бегут из деревни немцы, кто в одном белье, кто в шинели нараспашку… Без единого выстрела мы заняли эту деревню, первую «нашу» деревню на оккупированной территории. Тут стоял какой-то хозяйственный взвод; часовой, увидя нас, крикнул, что Красная Армия идет в обход. Без боя нам достались трофеи — лошади, продукты, одежда. И дальше впереди нас самими немцами распространялся слух: «Фронт прорван, пятитысячное войско движется с пушками и пулеметами». Пользуясь паникой, мы за четверо суток добрались до территории бывшего Партизанского края.
Страшную картину представлял тогда этот Партизанский край. Стремясь покончить с непокорными советскими людьми, немцы выжгли все села четырех районов. Сотни людей были повешены, расстреляны, сожжены, угнаны в лагеря.
Наша бригада обосновалась в Серболовском лесу, а отряд Объедкова был направлен на двадцать километров южнее, в Ухошинский лес. Настроили себе землянок, разместились, и сразу начались боевые будни: были посланы диверсионные группы на железные дороги и засады на шоссе — враг должен почувствовать, что Партизанский край живет, не побежден.
Собираю своих ребят из отрядов, советуемся. Сергей Старолатко, бывший пограничник, храбрый и горячий человек, работал раньше заместителем начальника особого отдела бригады. Уходя, он оставил связи, но теперь не было ни тех деревень, ни тех людей, которых знал Старолатко. Хороший совет дал Иван Петрович Подушкин. По его словам, где-то поблизости должна быть группа милиционера М. С. Аникина, осенью ее оставили с заданием собирать разведывательные данные.
Проверяем, налаживаем связь. И сразу выясняется, что группа Аникина выжила, активно действует. Через связных Аникина, укрывшихся от немцев, мы занялись выяснением численности окружавших нас гарнизонов.
И тут произошел случай, взбудораживший весь личный состав. И опять нам, чекистам, а мне как начальнику оперативной группы в первую очередь, пришлось заняться судьбой человека, оценкой его поступка, разбираться в характере и мотивах — словом, заняться «человековедением». Это первое наше ЧП произошло с Иваном Петровичем Подушкиным. Пожилой, опытный чекист, уравновешенный человек, к тому же и веселого нрава, Иван Петрович попал в непривычную для себя ситуацию. В своем отряде он обнаружил предателя, тот подговаривал целую группу перейти на сторону врага. Опасность была большая: гарнизон немцев стоял всего в четырех километрах, если бы предатель ушел к ним, наша численность, вооружение, наше трудное положение в «пустыне» — все стало бы известно врагу. Следствием было установлено, что предатель этот — примазавшийся к партизанам полицейский.
Приговор партизанского суда был единодушным: расстрел. Приведение приговора в исполнение поручили Ивану Петровичу. Он пошел с предателем один, а тот вдруг помчался к лесу, в сторону немцев. Иван Петрович выстрелил ему вдогонку, но промахнулся. Пришлось поднять отряд в ружье, и только в полукилометре от немцев предателя настигли и уничтожили. Немцы, конечно, услышали стрельбу, открыли ураганный артиллерийский огонь. И нашим бойцам пришлось выходить из-под обстрела.
Над головой Ивана Петровича сгустились тучи. Некоторые даже требовали расстрелять его, но тут уж восстал я, сказав, что без санкции Ленинграда ничего предпринимать не стану. В конце концов решили отправить Ивана Петровича в опасную разведку к деревне Заполье. Там стоял немецкий гарнизон. Надо отдать должное Ивану Петровичу — он принес нам ценные разведывательные данные об этом гарнизоне и сверх того подыскал там одну женщину-патриотку, согласившуюся работать с нами. И позднее, в многочисленных боях, Подушкин показывал себя с самой лучшей стороны.
Чекистам не раз приходилось участвовать в боях, так что никто не мог упрекнуть нас в трусости.
Расскажу, кстати, о подвиге Николая Семеновича Крупина. В районе Острова, среди болот (это было уже в 1943 году), немцы нас окружили и стали теснить отряд Ивана Герасимовича Светлова. Одна из рот этого отряда вела особенно тяжелый бой. Убит был командир, комиссар поднял роту и тут же упал, сраженный очередью из автомата. В критический момент остатки роты повел на врага чекист Крупин. Началась ожесточенная рукопашная схватка, немцев смяли, захватили пленных и оружие. Все были рады этой победе, а Коля Крупин пришел в штаб, хотел доложить, как было дело, и… упал без сознания: сквозная пулевая рана и потеря крови свалили его на землю. Николай Семенович Крупин долго еще потом воевал — смелый партизан, умный чекист, он все что мог дал Родине и сейчас продолжает трудиться на одном из заводов Ленинграда.
К началу 1943 года немцы уже почувствовали твердую руку обосновавшейся в Серболовском лесу партизанской бригады, ополчили против нас карателей. Тяжелые лесные бои шли ежедневно. В ночь под Новый год мы собрались в землянке санчасти: я, Орлов, начальник штаба Саша Юрцев и Алеша Иванов (он только что закончил ампутацию ноги у одного партизана, а медсестра Романова помогала ему; делали операцию без наркоза).
Мы прослушали выступление по радио Михаила Ивановича Калинина, выпили по чарке спирта, поздравили друг друга с Новым годом. «Что-то он нам готовит?»— думали мы.
А готовил нам новый год серьезные испытания.
Вечером Орлов дал команду сниматься с «зимних квартир». Убитых мы похоронили, раненых положили на сани и двинулись на юг, в Ухошинский лес, к отряду Объедкова. Это был лучший отряд бригады; его командир, лейтенант Красной Армии, пришел к партизанам из окружения. Талант Объедкова в полной мере раскрылся в партизанской борьбе: быстрый, решительный, способный на дерзкие операции, лейтенант умел выходить из самых, казалось бы, безвыходных положений.
У Объедкова мы долго задерживаться не собирались, имея задачу перебраться на запад, где действовала Третья бригада под командованием А. Германа. Главное было — выйти из «пустыни» и вести бои там, где есть населенные пункты, опираться на помощь местных жителей.
В дни, когда мы находились у Объедкова, он со своим отрядом решил выбить немцев из села Борки, где стоял довольно крупный гарнизон. Вот тогда-то и произошло событие, которое я назвал бы «первые ласточки». Во время боя, исход которого мы считали не особенно для нас удачным, вдруг станковый пулемет противника развернулся и открыл огонь по своим. При этом пулеметчик кричал нам: «Наступайте, товарищи, смелее, я вас поддержу!»
Объедков сперва даже не поверил, решил, что это провокация. Но бойцы с криком «ура» кинулись в атаку. Немцы побежали, оставляя оружие. Неизвестный нам пулеметчик оказался Василием Ефремовым, бывшим лейтенантом Красной Армии. В гарнизоне Борков было много русских, согласившихся или вынужденных служить немцам. Ефремов давно искал возможности уйти к своим. Перешел он на нашу сторону не один, увлек с собой еще несколько человек.