К деревне Николай Иванович подошел, когда уже стемнело. Он залег за домом дяди: решил подождать, послушать, осмотреться. И лишь убедившись, что ничего подозрительного нет, постучал в окно, выходившее в огород.
Василий Трофимович встретил Савельева настороженно: сказывались месяцы оккупации. Враги рядом, всякое возможно. Николай Иванович хорошо это понимал и не обиделся на хозяина дома. А между тем тот молча повел гостя в избу. Не зажигая огня, усадил на лавку, сел сам. Слабый свет луны, проникавший в окна, осветил их. Василий Трофимович признался: его насторожил белый халат с капюшоном, исхудавшее лицо племянника. Николай Иванович молча обнял старика за плечи и поведал ему о причинах своего столь неожиданного и позднего визита. В ответ Василий Трофимович подошел к печке, раздернул занавеску и тихо сказал:
— Ну, хозяйка, вставай, Николай пришел. Дай-ка поесть дорогому гостю!
Многое поведал Василий Трофимович советскому разведчику: о немцах и их прислужниках (уже появились и такие!), о гарнизонах врага и настроениях окрестного населения. Дал и адреса верных людей. Так они проговорили до утра.
Теперь Николай Иванович гораздо яснее представлял себе обстановку на Сойкинском полуострове, накрепко отложив в памяти все полученные данные.
Когда Николай Иванович собрался в путь, хозяйка дома собрала в дорогу узелок с продуктами, вложила туда пару теплых носков и шерстяной шарф. А Василий Трофимович сказал на прощанье:
— Ты, Николай, знай, что люди наши с нетерпением ждут Красную Армию. Охотно тебе помогут. Для начала ты наведайся-ка на хутор Вольный к Анне, хорошая женщина, надежная, она живет по-прежнему там, вдали от фашистских гарнизонов. А это, сам понимаешь, для тебя козырь. Я при случае с ней поговорю, обсужу, как будем помогать тебе и твоим людям. А ко мне приходи в любое время. И людей своих присылай, если что нужно. Только будь осторожен: лютует враг!
Василий Трофимович оказался прав: Анна Сергеевна встретила разведчика на своем хуторе сердечно. Поняв его с полуслова, сказала:
— Помощь будет любая. Мой дом — ваш дом, так что приходите в любое время. Если, конечно, не нагрянут фашисты.
На хуторе Вольном Николай Иванович пробыл сутки, а в сумерки отправился на свою базу, к оставшимся там разведчикам. Сидят, наверное, тревожно прислушиваются к каждому треску, шороху. Ребята совсем молодые, в этих местах не бывали, страшно им.
Перебирая в уме добытые сведения, Савельев торопился. А узнал он много полезного: оборону побережья возглавляет капитан морской службы Хоншильд, штаб его в Ловколове, в средней школе. Вокруг — колючая проволока, рядом вырыты бункера. По углам — пулеметные дзоты. Гарнизон — человек семьдесят.
Николай Иванович шел на лыжах. Идти ему было трудно: сказывались блокадные лишения. Вот и знакомый овражек, две поваленные осины, лежащие крест-накрест.
Савельев прислушался. Кругом тихо. Подал условный сигнал, подождал. Ответа не было. Еще раз просигналил. Опять молчание. Неужто спят? Нет, не должны вроде. Во всяком случае, один обязан дежурить. Осторожно обойдя овражек, он двинулся к землянке. И сразу понял, что случилась беда: дверь землянки была настежь распахнута. Товарищей не было. Где же они. Что с ними случилось? Николай Иванович искал их целые сутки — напрасно.
А потом вьюжной ночью ушел в Ленинград.
— Погибли ваши товарищи, — сказал Завьялов. — Выследили их каратели. А сведения ваши мы немедленно доложим в Смольный. Значит, немцы реконструируют аэродром? Это хорошо, авиация его накроет. В Рудилове склад боеприпасов? Отлично! А с земляками удалось встретиться?
— Как же! Через них все узнал. Истосковался народ по правдивой весточке из Ленинграда, очень интересуются, как мы тут живем. Вот только ребят не уберег! — с горечью добавил Николай Иванович.
Его успокаивали, но он стоял на своем:
— Все равно допытаюсь, что с ними произошло…Николай Иванович засел за свой первый отчет о
походе в тыл противника.
И командованию Ленинградского фронта, которое интересовалось обстановкой на Сойкинском полуострове, было направлено сообщение:
«На Сойкинском полуострове круговая оборона. Оборону от деревни Пейпия до Усть-Луги возглавляет капитан морской службы Хоншильд. Его штаб находится в деревне Ловколово, в средней школе. Охрана штаба около 70 человек. В Котлах — окружная военная комендатура во главе с майором Сигора. Там же, в Котлах, реконструируется аэродром, он опутан колючей проволокой, на строительстве используются местные жители, из зоны аэродрома их никуда не выпускают. Спят они в сараях, от голода и болезней многие умирают. Около деревни Рудилово на кладбище расположен крупный склад боеприпасов».
Когда Николай Иванович отдыхал на тихой улочке в Ораниенбауме, к нему приехал чекист Завьялов с молодой курносой девушкой. Из-под шапки у нее выбивались вьющиеся волосы, под ватником виднелись сине-белые полоски морской тельняшки.
— Знакомьтесь, — сказал Иван Федорович, — это Люба Колмакова, о которой я вам уже говорил. Будете работать вместе. Вы оба в этих делах люди бывалые.
Савельев уже был наслышан об этой удивительной девушке.
С первых дней войны восемнадцатилетняя Люба связала свою судьбу с разведкой. Сразу же после окончания Петергофской средней школы она пришла в одну из воинских частей Балтийского флота и стала работать там в библиотеке. Но в библиотекаршах проходила недолго: неожиданно попросилась в разведку.
Ей поверили и не ошиблись.
Хорошо зная местность, Люба после соответствующей подготовки дважды переходила линию фронта, добывала в тылу противника ценные сведения и возвращалась обратно. Девушка за смелость и боевой задор стала всеобщей любимицей.
И вот их пути пересеклись.
— Откуда у тебя такое бесстрашие? — не раз спрашивал потом Любу разведчик Савельев. А она смотрела на него ясными глазами и отвечала:
— Не вы первый спрашиваете об этом. Да, в тылу противника бывает страшно, порой даже жуть берет, мурашки по телу бегают: ведь враги рядом. Страшно и ночью одной в лесу. Но кому-то надо делать это дело, не так ли? Не я, так другая пойдет. И тоже, если нужно, одна.
— Нет, Любаша, теперь пойдем вдвоем!
— Значит, будет легче! — улыбнулась Люба.
Ах, молодость, молодость! «Вдвоем легче…» Какое там! Двое — значит, и задание на двоих. А ночные переходы по болотам? А многочасовые наблюдения за врагом? Лежишь в снегу, ни кашлянуть, ни встать, ни размяться.
Впрочем, хорошо, что не сказал об этом Любе: оказалась она выносливой девчонкой.
Теплой июльской ночью от ораниенбаумского причала отошел военный катер. В его каюте находились Николай Иванович Савельев и Люба Колмакова. Через несколько часов приблизились к берегу, занятому фашистами. Разведчики по мелководью дошли до берега и скрылись в лесу.
Уже на следующую ночь они были в деревне Красная Горка у старого рыбака. На столе вскоре появилась вареная картошка.
— Садись, Николаха. И вы, девушка, ешьте и не разговаривайте. Поговорим потом.
Когда разведчики поели, Люба присела в сторонку. Глаза у нее явно слипались.
— Залезай-ка, дочка, на печку, вздремни. Поди, умаялась, — ласково сказал Василий Трофимович.
Через несколько минут Люба уже спала крепким сном.
Когда мужчины остались вдвоем, Василий Трофимович первым начал разговор.
— Осторожней будьте. Лютуют каратели: наезжают в деревни, производят обыски, арестовывают.
— Слышал об этом. Сам-то ты как живешь?
— У матери был? — вместо ответа спросил Василий Трофимович.
— Нет, а что с ней? — насторожился Савельев.
— Кто-то донес, что ты с партизанами в лесу. Весь твой дом переворошили. Старуху били, угрожали расстрелять, требовали сказать, когда ты появишься в наших краях.
Савельев помрачнел, задумался…
— А это что за девчонка с тобой? — спросил Василий Трофимович.
— Напарница моя…
— Молода больно…
— В прошлом году среднюю школу окончила. В Петергофе жила. Ну, а как немцы его захватили — в разведку попросилась.
— Эдакая-то птаха!
— Она в тыл к немцам ходила. Одна…