Как-то один родственник пригласил его на рыбалку, и Северьянов охотно согласился: устал, а рыбалка хорошо снимает усталость. Но им не повезло. Поплавки неподвижно торчали из воды и покачивались лишь тогда, когда на них садились разомлевшие от жары стрекозы. Рыба не клевала. В самую пору было забраться куда-нибудь в тенек и вздремнуть до вечера.
Но Северьянов заметил, что его родственник чем-то обеспокоен. Казалось, он раздумывает над тем, сказать Северьянову то, что у него на душе, или промолчать…
Наконец тот решился:
— Ты знаешь, что я во время войны был в плену?
— Конечно, знаю.
— Наш лагерь находился в Дружной Горке, неподалеку от Гатчины. Однажды я дежурил по бараку, когда пришли фашисты… Среди них был один мой знакомый, Александр Строганов. До войны мы вместе работали на стекольном заводе…
Он замолчал.
— Почему это тебе вспомнилось? — спросил Северьянов.
— Он был хорошо одет, у него было лицо сытого человека… Мы узнали друг друга, но поговорить нам не удалось. Кто-то его позвал, и он ушел. Но я заметил, что его называли весьма странно— «граф». А почему я это вспомнил? Да потому, что несколько дней назад встретил Строганова.
— Вы разговаривали?
— Да. Обычный разговор: как живешь, какая семья, где работаешь, сколько зарабатываешь…
Северьянов понял: его родственника мучают сомнения. Сообщить ли об этой встрече чекистам, или они сами знают о прошлом Строганова, — ведь иначе вряд ли ему было бы разрешено вернуться…
И вот Строганов скрылся. Ответ на вопрос — почему? — мог быть однозначным: он опасается правосудия. Стало быть, в его жизни было нечто такое, что дает ему повод опасаться. Что? Расстрелы и истязания советских людей? На этот вопрос наши материалы пока ответа не давали.
В целях выяснения всех обстоятельств, имеющих отношение к деятельности Строганова в карательном отряде, предстояло вновь заняться изучением архивных документов и розыском очевидцев. Особенно рассчитывать на свидетелей — жителей деревень, в которых Строганов побывал с другими карателями, не приходилось, так как многие из них не дожили до наших дней, у других детали страшных событий тех лет стерлись из памяти, а третьи сменили места жительства.
Чтобы добыть весомые доказательства преступлений Строганова, следовало отыскать такого свидетеля, который знал бы карателей отряда, был очевидцем преступлений Строганова, мог восстановить картину событий тех лет.
Было необходимо, пользуясь хотя бы минимальными данными о зоне деятельности карателей отряда, которые мы смогли почерпнуть в архивных материалах, выехать в населенные пункты этой зоны (а ведь она охватывала ряд районов Ленинградской и Новгородской областей!), разыскать старожилов и с их помощью выяснить, какие злодеяния совершали каратели в их деревнях.
Объем работы был настолько велик, что пришлось создать специальную группу. Одни сотрудники занимались поиском и изучением архивных и трофейных документов, сводок и докладных записок советских партизан и разведчиков, материалов уголовных дел.
Другие, несмотря на жару или пронизывающий холод, на непролазную грязь или снежные заносы, шли и шли от одного села к другому, по крупицам собирая бесценные свидетельства, которые затем станут доказательствами обвинения Строганова и его соучастников.
Кстати, найти самого Строганова оказалось легче, чем нам думалось.
Раздумывая о том, куда мог сбежать Строганов, мы пришли к единому мнению: вероятнее всего, он выехал туда, где есть стекольное производство, на котором он, как опытный стеклодув, мог устроиться.
Эти предположения оправдались. Вскоре из Томска поступило сообщение о том, что Александр Строганов некоторое время работал на электроламповом заводе, а затем уехал в Армавир.
Из Армавира пришло подтверждение: да, Строганов проживает здесь и в настоящее время занимается устройством семейной жизни.
Все свидетельствовало о том, что он пока не был намерен пускаться в путешествие по стране. Поэтому мы решили не беспокоить его беседой о прошлом и продолжали собирать сведения, чтобы при первой же встрече предъявить ему неопровержимые улики.
Итак, идет поиск. В архивных материалах государственных комиссий по расследованию злодеяний фашистских оккупантов в районах Ленинградской и Новгородской областей мы находим десятки, сотни имен растрелянных, повешенных, сожженных.
А чьих рук эти злодеяния? Фашистов, карателей, оккупантов, власовцев, предателей. В абсолютном большинстве местные жители их не знают, так как каратели были пришлыми.
И вот наконец удача! В далеком северном городе нам удалось отыскать некую Наталью Гавриловну. Фамилию мы умышленно не указываем. Для нее война была тяжким испытанием, она оставила глубокие следы в ее жизни.
Радистка и санитарка партизанского отряда, она была схвачена карателями отряда «ГФП-520» в начале июня 1942 года и затем некоторое время находилась при нем, стаз невольным очевидцем зверских преступлений.
К тому времени, когда Наталья Гавриловна приехала в Ленинград и рассказала о злодеяниях карателей в деревне Кшентицы Новгородской области, одна из оперативно-следственных групп уже выехала в Новгородскую область, чтобы получить более достоверные данные о трагических событиях тех лет.
Из рассказов родственников погибших в деревне Кшентицы и их односельчан выяснилось, что однажды каратели, одетые в форму советских военных моряков, бойцов Советской Армии и пограничников, войдя в деревню, выдали себя за особый отряд военной разведки. Взрослые не обманулись, но один малыш сболтнул, что у Иольки есть винтовка — и пошли каратели гулять по деревне! Они арестовали более двадцати человек, даже несколько мальчишек, и в их числе двенадцатилетнего Иольку.
Добиваясь показаний, каратели жестоко избивали арестованных, и особенно Иольку. Ремнями содрали с его спины кожу до позвонков, но так ничего и не добились. Затем Иолька, его приятель — тоже мальчик— и десять взрослых были казнены по подозрению в связи с партизанами: одиннадцать человек расстреляны и один повешен.
Жители деревни с трудом вспоминали внешний вид карателей и смогли назвать только несколько имен. Мы понимали, что им трудно вспоминать события тех лет, но без этого нельзя было бы получить объективную картину происшедшего в Кшентицах и самое главное — узнать, кто истязал патриотов, а затем участвовал в их казни?
Вот эту главнейшую задачу и помогла нам разрешить Наталья Гавриловна.
Она находилась в доме, где разместились главари карателей и проводились допросы арестованных. Она хорошо запомнила тех, кто пытал патриотов, а затем убивал их. Ее рассказ состоял как бы из мгновенных, почти фотографической точности, зарисовок. И это несмотря на более чем двадцатилетнюю давность! Впоследствии мы могли убедиться в поразительной точности рассказа Натальи Гавриловны.
Вот уже который день Наталья Гавриловна рассказывает нам о событиях в Кшентицах. Вновь и вновь память возвращает ее к июльским дням 1942 года, будто в какую-то другую жизнь, — а мы просим ее только об одном: подробнее, как можно подробнее! Нам важно все, любая, даже самая малоприметная деталь, самая мелочь. Со всеми подробностями уже записана трагическая история обманутых провокаторами-карателями деревенских мальчишек и той казни. Вдруг Наталья Гавриловна, ненадолго задумавшись, говорит:
— Это еще не все. Тогда же каратели нагнали на болоте, захватили и расстреляли нескольких бойцов из Второй ударной армии.
Было такое, и нам об этом уже известно. Но вот кто их расстрелял? Наталья Гавриловна называет имена карателей. У нее действительно отличная память. Но вот она опять задумывается. В комнате, где мы сидим, тихо; нам кажется, малейший посторонний звук или ненароком оброненное слово могут вспугнуть эти воспоминания.
— Да, и это еще не все, — негромко говорит Наталья Гавриловна. — В этой деревне была расстреляна еще одна группа советских людей.
Мы переглядываемся. Ни о чем подобном нам не говорили жители деревни, не было ничего и в материалах государственной комиссии.