Так после небольшого перерыва продолжилась военная биография Станислава Ваупшасова. Ему было чуть больше сорока лет, и добрую половину из них он отдал военной службе, да какой… Пожалуй, самой опасной, требующей особой бдительности, самопожертвования, исключительной выносливости, храбрости, таланта перехитрить, обескуражить и победить противника.
Ваупшасов ушел на фронт во главе батальона знаменитой ОМСБОН — Отдельной мотострелковой бригады особого назначения. Она отличалась высочайшей дисциплиной и организованностью. Комплектовалась из рабочих московских предприятий — автозавода имени Сталина, подшипникового и часового заводов. В распоряжение бригады были также посланы по решению ЦК партии и ЦК комсомола тысячи коммунистов и комсомольцев. В ней сражались и добровольцы-интернационалисты — испанцы, болгары, немцы, австрийцы, венгры, чехи, словаки, поляки. Отважными бойцами бригады были многие выдающиеся спортсмены страны, студенты столичных институтов. Старшими и младшими командирами были опытные чекисты, преподаватели спецшкол и академий, офицеры внутренних и пограничных войск. «Главное место в программе боевой подготовки, — писал впоследствии командир бригады полковник Орлов, — заняли минно-подрывное дело, изучение подрывной техники врага, тактика действий небольшими подразделениями, разведка, ночные учения, марш-броски, преодоление водных преград, топография, радиодело и прыжки с парашютами».
Батальон, которым командовал Ваушнасов, прославился боевыми рейдами в тылы немецких захватчиков. Он наносил ощутимые удары по вражеским коммуникациям, взрывал мосты, железные дороги, громил воинские части. Бойцы батальона обезвредили немало шпионских гнезд, пленили сотни немецких солдат и офицеров.
В горячих боях Ваупшасов все реже вспоминал, как готовился к походу в белорусские леса. Поэтому несколько неожиданной для него оказалась нашедшая его за сотни километров от столицы телеграмма генерала Григорьева: «Срочно прибыть в Москву».
В наркомат Ваупшасов явился, не заходя домой, как был — в почерневшем полушубке, стоптанных сапогах, обгорелой ушанке. Григорьев встретил его с улыбкой, взял под руку, подвел к карте:
— С великой победой под Москвой! Видишь, сколько красных флажков появилось? Каждый день новые прикрепляю. Как здоровье?
— Не жалуюсь, товарищ генерал. И от пули бог миловал, хотя головы вроде не прятал.
Григорьев позвонил, попросил принести чаю:
— Садись, Станислав Алексеевич. Позволим себе небольшую роскошь почаевничать. Отряд на этот раз тебе придется создать более мобильный. Я думаю, человек тридцать, не больше. Самолеты, чтобы не было лишнего шума, использовать не будем. Перейти через фронт помогут регулярные части. Надо перебазироваться по зимнику, до вскрытия рек. Как это будешь делать, подумай сам. Главным средством передвижения советую выбрать лыжи. Необходимы тренировки. Не откладывай этого дела. Комиссаром рекомендую Морозкина. Кадровый, опытный чекист. Занимайте с ним номер в гостинице «Москва», принимайте там людей. Это будет, так сказать, ваша первая партизанская база, только с ванной и телефоном, — генерал улыбнулся. — Ютиться в землянках, переходить из леса в лес, спать на еловых ветках тебе еще придется, да и не привыкать. Отдохнешь хоть здесь немного. Начальником штаба возьми капитана Лунькова. Не встречался с ним? В гражданскую воевал на Дальнем Востоке, после служил в погранвойсках. Сибиряк, охотник, привычный к лесной жизни. Начальником разведки и особого отдела мог бы быть Меньшиков. Он тоже из пограничников, дважды награжден орденами. Переводчиком…
— Переводчик у меня уже есть, товарищ генерал, — поспешил Ваупшасов.
— Кто таков?
— Австриец-эмигрант, фамилия его Добрицгофер. Старый член партии, участник антифашистского выступления рабочих в Вене в 1934 году. Был мастером на заводе. В Красную Армию вступил добровольно. Воевал со мной в одном батальоне. Громадного роста, могуч. Сапоги носит вот такие, — улыбаясь, Ваупшасов широко развел руки.
— Что ж, ладно. Теперь давай решать, где переходить фронт, — Григорьев снова подошел к карте.
…Старожил Торопца Кузьма Терентьевич Кузовкин вышел рано утром по хозяйству. Дошел до риги, стряхнул облепленный снегом замок и вдруг увидел сквозь редкий осинник какие-то странные, похожие на привидения тени. Вытянувшись длинной цепочкой, они двигались по снежной целине, хотя левее была зимняя дорога; одни горбатились под тяжелыми мешками, другие тащили тоже, видать, тяжелые поклажи на чем-то скрепленных полозьях. «Немцы! — вздрогнуло сердце Кузьмы Терентьевича. — Десант! Окружают. Чего ж наши-то спят?» Он проводил взглядом почти уже скрывшихся среди деревьев лыжников и побежал в райком. Дежурный выслушал Кузовкина, сам разволновался и поднял с постели первого секретаря. Через сорок минут два грузовика с бойцами настигли лыжников в предрассветном пустынном поле.
— Стой! — крикнул высунувшийся из кабины молоденький лейтенант и дал очередь из автомата в воздух. — Бросай оружие!
От лыжников отделился снявший маскхалат человек с маузером на боку и со звездою на ушанке.
— Не поднимай панику, лейтенант. Сейчас разберемся.
Подкатила «эмка». Вышел плотный, в хорошо пригнанной форме военный.
— Неизвестные, товарищ полковник, — отрапортовал лейтенант. — Разрешите разоружить.
Задержанный стоял спокойно и внимательно смотрел на подъехавшего командира. А тот взглянул на лыжника раз-другой и вдруг кинулся обниматься.
— Станислав! Черт! Какой ветер занес тебя сюда?
— Лазарь Васильевич, — тискал в объятиях полковника Ваупшасов. — Что за встреча? Такое бывает только на войне или в сказках.
— Неизвестный, говоришь, — повернулся полковник к смущенному лейтенанту. — Очень даже известный. Еще когда тебя на свете не было, он уже был известный. Сними оцепление и возвращайтесь в город. А тебя, брат, я так не отпущу. Будем считать, что ты задержанный. Поворачивай своих людей, гостями будете. Мы тут после боев.
— Не могу. Спешу. Вот, посмотри, — протянул Ваупшасов вдвое сложенный лист бумаги.
В документе предписывалось всем воинским частям «оказывать всяческое содействие при исполнении важного задания командиру отряда особого назначения тов. Градову С.А.»
— Ясно, товарищ… Градов, — полковник вернул бумагу, отвел друга в сторону. — В тыл?
— Да.
— Завидую. Как бы я сейчас тряхнул стариной! Ты знаешь, я окончил Академию имени Фрунзе, командую стрелковой дивизией. В зимних боях много положили фрицев, но и они нас потрепали. Тут на пополнении. Теперь вот что. Здесь, по центру, у немцев глубокая оборона. Держись правее километров на сорок-пятьдесят. Там у них сил меньше. Ну, всех благ тебе, эх, жалко, не потолковали. Есть много что сказать. Ни пуха…
— Кто это был, товарищ командир? — не вытерпел кто-то из бойцов, когда Ваупшасов прилаживал лыжи. Командир строго взглянул на любопытного и подозвал начальника разведки Меньшикова. Подождав, пока отряд растянулся цепочкой, чуть приотстал и сказал:
— Дали мы с тобой маху, Дмитрий Александрович. Запишем эту встречу себе в минус. Как могло случиться, что нас засекли? Кто был в разведке? В головном дозоре? Строго спросить за ротозейство. На первом же привале разобрать этот случай на всем отряде. Уже сейчас надо вести себя так, будто мы находимся по ту сторону фронта. Там подобный промах будет дорого стоить… На дневку остановимся в деревне. Пошли разузнать, что там, да смотри, чтоб опять…
Ваупшасов круто забрал в сторону, обогнал отряд и пошел первым. Ведущим он был с начала похода. Мороз ослабел, ночью было холоднее, но ветер, злой и пронизывающий, усилился, сек лицо, трепал полы халата.
— Кого это ты встретил, Станислав Алексеевич? — спросил скользивший за спиной комиссар Морозкин.
— Замечательного человека, — откликнулся Ваупшасов, — можно даже сказать, своего первого наставника. Как-нибудь расскажу.
На дневке полагалось спать, набираться сил для ночного перехода. Конечно, по освобожденной земле, когда линия фронта впереди, можно продвигаться и днем, но командир считал, что лучше приучать людей с первых минут отрядной жизни к типичным партизанским будням и законам — работать ночью, отдыхать днем.