Я назвал себя, супруги — Владимир Васильевич и Анна Ивановна — были медиками, жили в Серпухове, а здесь имели дачу, куда нас с Челкашом сразу и пригласили. Я не долго сопротивлялся, ведь мы никуда не спешили, свободного времени у нас было в избытке. А о Челкаше и говорить нечего; как только он услышал о приглашении, сразу же гавкнул мне в лицо: «И не раздумывай! Замечательные люди! А Марта — просто прелесть, никогда таких собак не видел!»
Дача супругов находилась в двух шагах от берега — обычный летний щитовой дом на крохотном участке; в палисаднике среди цветов стояли складной стол и стулья; на столе лежали принадлежности игры в лото — было ясно, супруги — любители спокойных, «интеллигентных» игр.
Пока Анна Ивановна убирала со стола лото и ставила чайные чашки, Владимир Васильевич вынес медный самовар.
— Вот какие вещи делали старые мастера. Настоящее произведение искусства, — Владимир Васильевич поставил самовар на садовую дорожку, погладил его и со значением посмотрел на меня. — Хорошие вещи создают от любви, а плохие — от злости, не так ли?
Я полностью согласился с обладателем старинного самовара и добавил, что наш Малыш тоже создавали от любви к технике, что он, хоть и маленький, но крепкий, выносливый, удобный.
Владимир Васильевич стал разжигать самовар. Челкаш, естественно, тут же бросился его «тушить», при этом торжествующе поглядывал на Марту, демонстрируя ей свои фирменные способности. Но Марта, молодец, сразу увела «пожарника» за дом, предложив какую-то новую игру.
— Вот проказник! — засмеялся Владимир Васильевич.
В очередной раз мне пришлось объяснять, что мой друг в отношении огня никогда не теряет бдительность, что огонь для него — враг номер один.
За чаепитием Анна Ивановна обратила моё внимание на двух кошек, сидящих в открытом окне.
— Посмотрите на наших любимцев. Тот рыжий — Гаврюша, а чёрный — Феликс. Они от одной матери, а такие разные, просто удивительно. Гаврюша ласковый, немного застенчивый, но умеет давать лапу. А Феликс угрюмый.
— Он философ, — вставил Владимир Васильевич. — Крайне ленивый и первостепенный соня.
— Да, — кивнула его супруга. — Но они друг без друга никуда не ходят.
— В мае здесь кошачья свадьба, — засмеялся Владимир Васильевич. — Это весёлое зрелище. Один кот умывается, прихорашивается, другой гипнотизирует кошек взглядом, третий изображает романтического, загадочного героя. Вся их гвардия собирается на берегу Оки. И Гаврюша с Феликсом туда приходят, но Феликс делает вид, что всё происходящее там его не касается, он смотрит на воробьёв.
— Прошлой осенью у нас случилась неприятность, — продолжила Анна Ивановна. — Мы собирались съезжать с дачи, а Феликса нигде нет. Весь посёлок обыскали. Так и уехали с одним Гаврюшей. Через неделю снова поехали Феликса искать. Уже наступили холода, выпал снег. Смотрим — цепочка следов и он под террасой. Худой, трясётся от холода. Привезли его в Серпухов, они с Гаврюшей встретились, обрадовались, вылизывали друг друга.
Врачи-дачники были готовы рассказывать о своих любимцах до бесконечности (те безучастно дремали на подоконнике), но прибежали Челкаш с Мартой, и я поднялся.
— Спасибо за чай и рассказ о Гаврюше и Феликсе.
Мы договорились ещё встретиться, обменялись адресами, и, позвав Челкаша, я направился к Малышу.
Но Челкаш и не думал никуда уезжать, он настроился остаться здесь навсегда. Пришлось его уговаривать; и не только мне, но и хозяевам дачи. С полчаса его уламывали, а он, насупившись, обиженно смотрел на нас и мотал головой. Он согласился ехать только после того, как Марта что-то шепнула ему на ухо. Вот такая у него случилась любовь с первого взгляда.
Глава семнадцатая
Красивый посёлок и отвратительное зрелище
Следующую остановку мы сделали у дома бакенщика — уж очень экзотическим выглядело его жилище, этакая избушка на курьих ножках — железных трубах (как позднее я узнал, чтобы её не затопляло в половодье). В избушку надо было взбираться по лестнице из семи ступеней.
Ещё более экзотичным был сам бакенщик — мужчина моего возраста, низкорослый, полноватый, похожий на приплюснутую тыкву; на его широком лице выделялись светлые, почти прозрачные глаза и большой нос-набалдашник.
— Шапошников, работник обстановочного поста, — представился он, пожимая мне руку. (У него была не кисть, а лапа — огромная, с перчатку хоккейного вратаря.)
Мы присели на настиле перед его домом, и я начал рассказывать, как в детстве завидовал романтической профессии бакенщика.