Опустив дверное стекло, я увидел Лену, качающую коляску с дочкой. Прямо из машины я сфотографировал их. Позднее выяснилось — это была лучшая фотография за всю поездку, и вообще лучшая из всех, которые я когда-либо сделал.
— Доброе утро! Как спалось на нашей пасеке? — улыбнулась Лена, когда мы с Челкашом выбрались из машины.
— Отлично, как никогда!
Из-за кустов смородины выскочил Колька, и они с Челкашом сразу затеяли возню, словно и не расставались на ночь.
— Коля давно ждёт вашего друга, — сказала Лена. — Несколько раз даже хотел подойти к машине позвать его. Он такой сорванец, часто убегает к водопаду и в рощу. Я всё боюсь — заблудится, не дай Бог!.. Но мы слишком-то не ругаем его. Дети должны жить в любви, без раздоров и наказаний. Тогда из них вырастут добрые люди.
— Да, наверное. Вы с Геннадием — отличная пара, и я желаю вам побольше детей. Счастливые люди должны иметь много детей, ведь от счастья и дети рождаются красивыми, талантливыми. Кстати, а где Геннадий? Он ещё спит?
— Что вы! Он встаёт вместе с птичками и уже давно около ульев, — Лена показала в глубину сада, где за яблонями и сливами виднелись домики пчёл.
К завтраку Лена напекла ватрушек; мы уплетали их с мёдом, запивая чаем (Челкаш лопал из миски).
После завтрака Геннадий повёл меня к ельнику. Челкаш решил остаться на участке, предпочёл играть с Колькой и Сапфиром в «прятки». Мы шли по тропе среди множества цветов, и Геннадий то и дело обращал моё внимание на всякую живность:
— Смотрите, с пучком травы побежала полёвка… Вон по осыпной воронке карабкается жужелица… А вон мои пчёлы кружат над головками цветов, выписывают пируэты в воздухе, — Геннадий смеялся, вздыхал: — Повсюду своя жизнь… Я иногда представляю, как сейчас в протоках бобриха обучает бобрёнка подрезать деревца, сплавлять их к хатке… А в лесной норе сидят, прижавшись друг к другу, лисята — ждут родителей… Но с каждым годом животным всё труднее уйти от человеческого жилья, найти необжитое место. Человек теснит зверьё, они уже и не знают, куда податься.
В ельнике Геннадий показал мне высоченный муравейник, а на реке — водопад и хатку бобров — от этих чудес природы захватывало дух. Но что меня особенно поразило, так это загородка вокруг муравейника, а около хатки бобров — прибитая фанерка с надписью: «Пожалуйста, не тревожьте лесных тружеников!».
— Твоя работа? — спросил я у Геннадия.
Он кивнул:
— Надо же кому-то о них позаботиться.
Перед нашим отъездом Геннадий сходил в сарай и вернулся с банкой мёду.
— Это вам на дорогу от всего сердца.
А Лена принесла из комнаты кружевную накидку на подушку и с улыбкой сказала:
— Чтобы вам снились хорошие сны.
На прощание я сфотографировал счастливое семейство, вместе с котом Сапфиром.
Именно в тот день я задумал устроить выставку портретов счастливых людей. Сейчас у меня уже целый альбом счастливцев.
На пасеке я чувствовал себя прекрасно. И не столько от необыкновенного воздуха и лечебного мёда, сколько благодаря Геннадию и Лене; они сразу излечили меня от мрачных мыслей, ведь, общаясь с такими людьми, получаешь заряд душевных сил.
Глава девятнадцатая,
грустная
Мы отъехали от пасеки всего ничего, как вдруг видим — из-под впереди идущего «Москвича» валит густой дым. Первым его, разумеется, почувствовал Челкаш, встревожился и начал гавкать. Я посигналил водителю машины, но он то ли не слышал сигналов, то ли не обращал на них внимания. Мне удалось поровняться с ним; Челкаш бурно залаял, я закричал:
— Остановитесь! У вас что-то горит!
Усатый мужчина вскинул глаза, обернулся и спешно взял к обочине.
Мы затормозили чуть впереди, и я вышел из автомобиля, чтобы, если понадобится, помочь мужчине. Когда я подошёл к нему — низкорослому, щуплому, но с пышными усами, — он заглядывал под днище машины и качал головой. Оказалось, у «Москвича» прогорела выхлопная труба.
— Ничего страшного, — сказал я. — Потихоньку до ближайшего посёлка дотянете, а там на трубу положите жесть и обмотайте проволокой.
— Да-да, — удручённо выдохнул мужчина.
В этот момент из Малыша выскочил Челкаш — по земле за ручку он волочил огнетушитель (он всегда под моим сиденьем); подбежал, направил его на «Москвича» и нажал на рычаг. Струя пены ударила в глушитель машины; послышалось шипение, потом всё стихло, дым рассеялся. У мужчины глаза полезли на лоб.