Я тоже принюхался и уловил запах гари. Дым тянул от ближайшего дома; мы заспешили к нему.
Когда мы поднялись на пригорок, из окон дома уже поднимались огромные клубы дыма. Огня видно не было, но внутри дома явно что-то горело — в окнах отражались яркие отблески. Около дома две пожилые женщины размахивали руками и истошно вопили:
— Пожар! Пожар!
— Там есть люди? — подбегая крикнул я.
— Есть! Петровна! И её внучка!
Я вышиб ногой дверь и шагнул в избу, и сразу мне в лицо ударило жаром; сквозь дымное облако я разглядел печь и рядом горящую перегородку во вторую комнату. Нагнувшись и вытянув руки, я стал шарить по сторонам и сразу наткнулся на лежащее на полу тело женщины; она была без сознания. Обхватив женщину, я вынес её наружу и положил на траву, где уже толпились местные жители — женщины, старики и дети, но к дому уже спешили мужчины с вёдрами воды.
Я снова бросился в дом, но на крыльце столкнулся с Челкашом — он за платье волочил ребёнка двух-трёх лет; девчушка шевелила руками, её глаза были полуоткрыты; надышавшись дыма, она даже не плакала — только всхлипывала. Я поднял её и передал женщинам. А Челкаш снова исчез в доме и через минуту выбежал… с котёнком в зубах. Его спасёныш отчаянно мяукал, в его глазах была паника. Как только Челкаш положил его на траву, он стремглав кинулся к людям, прыгнул на руки к одному из мальчишек и затих.
Угоревшая Петровна, придя в чувство и узнав, что именно я вынес её из избы, долго обнимала меня:
— Спасибо, милый человек! Доброго тебе здоровья! Спасибо за внучку! — она вытирала слёзы и снова обнимала меня: — Я-то ладно, сгорела б — не велика потеря, я своё отжила, а вот внучка… Долгих лет жизни тебе! Буду за тебя молиться!
— Её вынес не я, а мой друг, — я показал на Челкаша, который с лаем бегал от одного мужчины с вёдрами к другому, торопил их, указывал, куда именно надо лить воду (как-никак — он профессионал в этом деле).
Когда пожар потушили и все более-менее успокоились, Челкаш подбежал ко мне.
— Ты настоящий герой, — погладил я друга и тут заметил, что местами его шерсть подпалилась, а на морде с левой стороны не было ни усов, ни бровей.
— Ничего, отрастут, — проговорил я.
— И у тебя тоже, — хмыкнул Челкаш.
Я провел ладонью по лицу и обнаружил, что и у меня, но с правой стороны, исчезли брови и волосы над ухом.
До темноты я вместе с мужчинами выносил во двор сгоревшую перегородку, а наутро помогал восстанавливать стену, очищать от гари потолок и печь.
Всё это время погорельцы — Петровна и её внучка (их на ночь приютили соседи) не отходили от Челкаша: гладили и обнимали, угощали пряниками, называли самым бесстрашным, отважным, удалым и, конечно, самым умным.
От такого обилия комплиментов Челкаш вначале смущался, но вскоре уже воспринимал их, как должное, а потом в нём разгорелся пожар другого рода — эмоциональный, его стала распирать гордость за свой поступок. Выпятив грудь и надув щёки (давая понять, что является бывалым пожарным), он прошёлся мимо местных собак, которые, кстати, как только загорелась изба, поджали хвосты и разбежались по дворам, а теперь с несчастным видом сидели в стороне и восхищённо глазели на моего друга.
— Ты начал свой путь к славе, — улучив момент, шепнул я ему.
— Ага! — откликнулся он.
Мы уже собирались уезжать из деревни, как к Малышу подошли Петровна с внучкой. Бабуся подарила мне корзинку огурцов, а внучка протянула Челкашу вырезанную из бумаги «Медаль за спасение на пожаре». Челкаш в свою очередь передал «медаль» мне, чтобы я прикрепил её к ошейнику, что я и сделал, и мой дружище сразу отправился хвастаться наградой перед собаками.
Он и в дальнейшем, уже в Москве, когда к нам кто-нибудь приходил, притаскивал «медаль» и демонстрировал её гостю, при этом закатывал глаза и завывал — подробно рассказывал, какой ужасный был пожар, как в полном дыму отыскал ребёнка, а потом и котёнка. И никому не разрешал трогать «медаль» — смотреть, смотрите, но не трогайте, а то ещё случайно порвёте!
И хранил он «медаль» в отдельной коробке из-под обуви, где лежали щётка и крем. Я предложил ему положить «медаль» в стол, рядом с моей медалью «Ветеран труда», но он отказался — видимо, посчитал, что драгоценность особенно сверкает среди чепуховин, а среди других драгоценностей тускнеет.
Глава двадцать пятая,
последняя
До Ленинградского шоссе, с которого началось наше путешествие, оставалось каких-то сто километров. Я поглаживал «баранку» и нахваливал Малыша, ведь он ни разу нас не подвёл, все испытания выдержал с честью, он боец что надо (поломка подшипника не в счёт; здесь мы с Челкашом виноваты: слишком поддали жару Малышу, а он всё же не гоночная машина). Я вспомнил иронические высказывания автолюбителей нашего двора — мол, ваш драндулет развалится, замучаетесь с поломками — и усмехнулся: