Кукла вообще оказалась сообразительной собакой с высокоразвитым чувством долга. После того как мы с дедом обошли все его владения и дед рассказал мне о каждом дереве и каждом кусте и познакомил со всеми обитателями сада, Кукла легла у сарая в тень и сделала вид, что спит, но искоса, одним глазом, присматривала за всей живностью. Стоило бычку с лосёнком затеять беготню, как Кукла вскочила, рыкнула и от негодования начала копать землю лапой. Только петух нахохлился на гусака, как Кукла подбежала и отогнала драчуна.
С Куклой мы сразу стали друзьями. Она не блистала родословной, но в дальнейшем ежедневно доказывала мне образцовое мужество и преданность.
В тот вечер, переполненный впечатлениями, я долго не мог уснуть, но дед разбудил меня чуть свет, и сразу же после завтрака мы начали разносить животным корм и воду, потом чистили крольчатник, убирали помёт в саду, подправляли изгородь. После обеда пилили дрова, раскалывали чурбаки и складывали поленья в сарай; перед заходом солнца поливали фруктовые деревья. Устал я жутко — во время ужина чуть не уснул за столом, а дед только отдувался и растирал натруженные руки. Он никогда не сидел без дела: то за одно принимался, то за другое и ни разу не остановился, не передохнул.
Первое время в деревне я с трудом ходил босиком, постоянно сбивал пальцы и прыгал, как цапля, поджимая то одну, то другую ногу. Местные ребята надо мной смеялись до колик в животе, но уже через неделю мои подошвы так загрубели, что я мог спокойно ходить даже по шлаку.
Ходить босиком невероятно интересно: ощущаешь каждую выемку на земле. По утрам мы с дедом косили траву на опушке соснового бора, мокрая от росы трава приятно холодила ноги. Днём, когда я «работал» пастухом (дед сразу доверил мне гусей, а позднее и Борьку с Петькой), было приятно шлёпать по горячему пышному слою дорожной пыли. Дед говорил, что ходить босиком полезно — земля забирает накопленное в теле электричество.
Втянувшись в размеренную деревенскую жизнь, я заметно окреп, стал меньше суетиться, но главное — в меня вселилась нешуточная любовь к животным. Я даже решил на время забрать лосёнка в город, замерил его бечёвкой, вложил мерку в конверт и написал родителям письмо: «Замерьте балкон, уместится ли Петька?». Видимо, отец без меня тоже успокоился, потому что прислал недвусмысленный ответ: «Твой Петька войдёт. Хвост не умещается».
В воскресенье дед впряг Борьку в тележку и мы отправились через лес к пристани, где по выходным устраивался базар. На базаре дед закупал овощные отходы для животных. Мешок с отходами вёз Борька.
В тот выходной день дед ещё купил корзину маленьких астраханских дынь, но, прежде чем их купить, попросил продавца разрезать одну дыню и дал нам с Борькой попробовать по дольке. Я запустил зубы в белую вяжущую мякоть, втянул в себя сладкий прохладный сок и зажмурился от удовольствия. Борька счавкал свою порцию без всяких эмоций, но закивал башкой, требуя всю дыню.
— Кивает, значит, надо брать, — подмигнул дед продавцу и расплатился.
Позднее я заметил, что дед и в других делах использовал Борьку как индикатор. Например, когда мы убирали высохшую траву или выкапывали овощи. Тогда я не мог оценить чувство юмора деда — ведь он специально для меня очеловечивал животных; впрочем, кто знает, быть может, он искренне верил в их ум и таланты.
На обратном пути от пристани на лесной дороге мы натолкнулись на молодую иву — она лежала на дороге, её ствол был перекручен, нижние листья скрючились, омертвели, но верхние продолжали зеленеть.
— Ишь, какой-то дуралей раскручивал, — строго проговорил дед, подправил деревце, прижал распоркой. — А оно не сдаётся, тоже жить хочет.
Около деревни мы подобрали трясогузку с переломанной лапой. Дома дед перевязал птицу, и она стала жить на террасе… в бабкином букете цветов. Трясогузка мелодично пищала и смешно ловила мух: увидит, муха кружит над букетом, спрячется за головки цветов, но, только муха присядет — раз! — и схватит. Несколько дней птаха жила в букете, потом улетела.
К концу моего пребывания у деда я сильно привязался ко всем его животным, и со всеми у меня установились самые тёплые отношения, только к сердцу петуха я так и не смог подобрать ключ. С первого дня петух оставался для меня загадочным созданием. По несколько раз в день он вставал на носки и, задрав глотку, изо всей мочи голосил, при этом так неистово хлопал крыльями, что казалось, ещё немного — взлетит и исчезнет в небе. Но, пропев песню, петух снова начинал топтаться на месте и что-то стыдливо бормотать.