Вначале я был уверен, что петух просто-напросто издевается надо мной, что он отличный летун, но, принимая меня за чужого, не хочет прилюдно показывать своё мастерство — я был для него не тот зритель — всего-навсего безмозглый горожанин. Но вскоре я заметил, что петух и без меня проделывает те же показные трюки. Тогда я всерьёз задумался — умеет он летать или нет? Этот вопрос мучил меня несколько дней.
Наконец втайне от деда я поймал петуха, залез с ним на сарай и подкинул птицу в воздух. Петух неумело захлопал крыльями и шлёпнулся в центре сада. Когда я подбежал, около него уже толпились цесарки, они взволнованно кудахтали и укоризненно посматривали в мою сторону. Тут же подбежала Кукла, прорычала что-то, небольно покусала меня за штанину, как бы напоминая про определённую систему запретов в саду, и, чихнув, отошла. К счастью, петух быстро отдышался и, когда дед появился в саду, он уже как ни в чём не бывало вышагивал среди кур.
И ещё одно существо казалось мне таинственным. По утрам в сад прилетала необыкновенно красивая бабочка. Некоторое время, расцвечивая воздух, она летала меж деревьев, потом усаживалась на какой-нибудь цветок и замирала. Несколько раз я подкрадывался к ней и разглядывал тончайшие чешуйки рисунка на подрагивающих крылышках, покрытое волосками брюшко, длинные антенны-усики. Я всё удивлялся: «Какой же волшебник мог создать такое чудо?»
Бабочка не боялась меня, даже наоборот, подставляла себя для обозрения, точно была уверена, что занимает в этом мире особое, возвышенное и неприкосновенное место. Со временем она настолько привыкла ко мне, что подлетала и садилась мне на руку, как бы одаривая своим присутствием.
Целый день бабочка беззаботно порхала над цветами, прямо-таки излучая безоблачное счастье. В её времяпровождении была какая-то одухотворённость, отстранённость от повседневных мелочных забот, этакий гимн самому существованию на земле. Бабочка казалась мне безмятежной красоткой, уверенной, что она создана только для того, чтобы любить и быть любимой.
Но однажды я вернулся с рыбалки и повесил кукан с двумя пескарями в холодке за террасой. Потом заработался с дедом и забыл о рыбёшках; вспомнил о них только через несколько дней, заглянул за террасу, а на кукане сидит моя бабочка и лакомится протухшей рыбой. Красавица сразу померкла в моих глазах и стала уродиной. Оказалось, в природе всё уравновешено, одно всегда за счёт другого: напыщенный петух не умел летать, и ему явно не хватало ума, невзрачная Кукла, наоборот, отличалась редкой сообразительностью и безупречным поведением, красавица бабочка обнаружила ужасный вкус.
Зоосад деда был первым зверинцем, который я увидел. Он совершил переворот в моих взглядах на связь между всем живым на земле. С того момента я полюбил даже крыс, лягушек и змей, к которым раньше относился с неприязнью. Я притаскивал домой выпавших из гнезда птенцов, бездомных собак и кошек, собирал на дорогах жуков и червей и относил их в сторону, чтобы не раздавили.
Много позже, когда мы из нашего городка переехали в Казань, я побывал в настоящем зоопарке. Помню, был летний знойный день, и звери в клетках изнывали от жары, тяжело дышали и жались к теневым, прохладным углам. Особенно доставалось белому медведю: он стоял в тесной клетке и из стороны в сторону качал головой. Взгляд у него был мутным, отсутствующим. Какой-то мальчишка бросил в его клетку кусок мороженого. Медведь нагнулся, лизнул расплывающееся пятно, на минуту перестал раскачиваться, и в его глазах появились какие-то искорки, но они быстро потухли, и белая голова снова закачалась, точно большой маятник. И мне сразу вспомнился сад деда: берёзы, заросший пруд и гуляющие среди трав животные.
СОБИРАТЕЛЬ ЧУДЕС
Женька был длинный и худой, с удивлённым немигающим взглядом, как будто всё видел впервые. Тысячу раз мы гоняли в футбол между берёзами на нашей улице, но он всякий раз вздыхал:
— Ох, ну и берёзы! Во великаны!
Или частенько, задрав голову к небу, бормотал:
— Эх, погодка! Красота! — глубоко вздыхал и закрывал глаза от удовольствия. «Погодка! Красота!» я слышал от него каждый день. Даже в дождь и слякоть ему всё было «красота».
А овощи, которые мы таскали с огородов, он считал чуть ли не заморскими фруктами.
— Никогда таких не ел! — смаковал какую-нибудь морковь, причмокивал и облизывался.
Змей, которого мы запускали, ему вообще казался лучшим в мире.
— Чудо, а не змей! — вопил и весь дрожал от возбуждения.