А через несколько дней из командировки вернулся отец, и стрекотавший под окном сверчок сразу перебрался к нам в дом — он оказался кузнечиком с длинными усами. Теперь целыми днями «музыкант» стрекотал и «дринькал» в комнате за шкафом.
— Почему сверчок живёт только у семейных людей? — спросил я у отца.
— Не в каждой семье, — засмеялся отец. — Только в семьях, где уют и покой и во всём согласие. Ведь он музыкант, а для музыканта главное что? Хорошее настроение!
ПТИЦЫ
Тётя Зина Полякова каждое утро уезжала на электричке в город — она работала в зоомагазине. Продавцом птиц. И сама была похожа на птичку: маленькая, худая, остроносая, с тонким голосом; по вечерам ходила по саду и пела:
— Где много пташек, там нет букашек.
У Поляковых жил дрозд и маленькая Совка. Дрозд весь день летал по саду, на ночь через форточку возвращался в клетку. Сова, наоборот, днём крепко спала, а ночью ловила мышей в сарае; иногда вылетала из сарая и кружила над садом — как бы осматривала свои владения.
Как-то я встретил тётю Зину у колонки и попросил рассказать о своих птицах.
— Дрозда зовут Пересмешником, — начала тётя Зина. — Он подражает всем звукам: пению петуха, кудахтанью кур, кваканью лягушек и скрипу телеги, и визгу пилы — да он многое может, когда в настроении. Как-нибудь приходи, послушаешь…
— Зачем как-нибудь? — удивился я. — Сейчас пойду.
— Ну пойдём, — улыбнулась тётя Зина. — Но сегодня он что-то не в настроении. Не знаю, станет ли кого-нибудь изображать.
Дрозд в самом деле был не в настроении. А увидев меня, и вовсе нахохлился и что-то неприветливо пробурчал. Тётя Зина ласково заговорила с ним, погладила, и он оживился: промяукал, как кошка, и пролаял точь-в-точь, как собака.
— Здорово! — сказал я. — А говорить он умеет?
— Нет, — покачала головой тётя Зина. — Он всё же не попугай. Но с него и этих талантов хватит. У него необыкновенный слух — не то что у некоторых людей, которые ни одной песни не могут спеть правильно, — тётя Зина запела: — Где много пташек… — видимо, давая мне понять, что у неё-то со слухом всё в порядке.
Одно время поляковская сова повадилась разорять птичьи гнёзда в садах. По ночам вылетала из сарая и разбойничала. Но однажды случайно — возможно спросонья, вылетела днём, и птицы отомстили ей. Пока сова медленно пролетала над посёлком, трясогузки, скворцы, ласточки — все пернатые с отчаянным писком носились над ней, подлетали и клевали слепую, беспомощную толстуху.
Весь посёлок пришёл в движение, над садами происходил настоящий воздушный бой. Даже воробьи кружили над совой, правда, близко не подлетали — только громко чирикали, как бы насмехались над грозной разбойницей. Еле спряталась сова под террасой поляковского дома.
— Сова любит ночью купаться и ловить рыбу, — рассказывала тётя Зина. — Сядет в речке на мелководье, раскинет крылья против течения — получится запруда, в ней и ловит мальков. Подолгу сидит, иногда до рассвета…
Вот так сова и погибла. Поздней осенью примёрзла на мелководье. Тётя Зина прибежала на речку, а сова уже вся заснежена. Но об этом я узнал уже на следующий год. А в то лето случилась другая захватывающая история.
Когда мы только приехали в посёлок, во всех скворечнях обитали скворцы, но наша по какой-то странной причине пустовала. И домик был не хуже других, и прибит в хорошем месте — на берёзе, среди зелёных метёлок, но вот никто в нём не поселился.
Я никак не мог понять, в чём дело, но вскоре стал свидетелем невероятного события. К скворечне залез кот Васька и только хотел запустить в неё лапу, как вдруг отпрыгнул точно ошпаренный; соскочил с дерева — и наутёк. «Вот это да, фокус!» — подумал я и полез на берёзу. Добрался до скворечни, заглянул в отверстие, а оттуда… змея! Извивается, шипит. Я чуть не свалился от страха, но, отпрянув, всё же удержался на ветвях и стал разглядывать змею. А она странная какая-то: серо-бурая, с белыми крапинками и глазищи уж слишком огромные.
Стал я слезать с дерева, а из скворечни — раз! — и вылетела птица. Пискнула «Ти-ти-ти!» и исчезла в кустарнике.
У меня совсем глаза полезли на лоб от удивления.