дом – главное для человека
– Как же без дома? – в тон матери задумчиво сказала Людмила и подумала, что может и это свойство – тяга к обустройству своего дома, своего гнезда идет у нее от ее крестьянских корней, от дедов.
– А Малаша понимала, – продолжила мать, – что ему надо уезжать, пока документы на руках. Так и попал он в Москву, в Кунцево, где ВИЛС, ему, как солдату, выделили в общежитии, в бараках койку и дали работу вахтером. Мне уже к тому времени пятнадцать было, отец вызвал меня и устроил нянькой. Для меня началась безумно красивая жизнь после деревни-то. Сортир в доме, водопровод, горячая и холодная вода. Пальто мне купили, воротник до сих пор помню.
Так вот откуда у меня тяга к верхней женской одежде, к моему бизнесу. Еще один корешок моего генеалогического дерева.
– Весной сорок первого вернулась я в Смоленскую область, где помогала в хозяйстве матери. Тут началась Отечественная война и попали мы в оккупацию, но не надолго. В сорок третьем освободили нас. Нищета, бедность, голод. Спасибо отцу – приехал и забрал нас в Кунцево, устроил меня работать на ВИЛС. Когда я в кадры пришла, там засомневались, худая уж очень, куда ее, и определили меня ученицей токаря. Я до работы всегда жадная была, ты же знаешь.
– Это у тебя по гороскопу заложено, – подтвердила Людмила. – Скорпиониха. Если я огурцы мариную баночку, то ты – бочку.
– И то верно, – рассмеялась мать. – К тому же страх был, что в деревню вернут. Скоро я вышла в передовики, и в сорок восьмом, мне уже двадцать было, комнату мне выделили. В тех же бараках и с отцом твоим познакомилась, год с ним встречались, расписались, а в пятидесятом ты появилась на свет. Так что повезло тебе, а то маялась бы всю жизнь в колхозе…
Людмила и сама ощутила верность материнских слов, вспомнив врезавшуюся в память неприглядную картину из времен застоя. Послали их в колхоз работать, как это делали со всеми сотрудниками научно-исследовательских институтов. Осень, ветер холодный и дождик мелкий, бесконечный моросит. На пригорке дом, не дом, сарай, не сарай – развалюха, птичник называется. От него полоса жидкой грязи вниз к пруду, на берегу которого сбились в кучу утки, штук пятьдесят или сто. Они образовали живой холм из своих тел. Холм этот, похожий на студень, трясло мелкой зябкой дрожью, потому что утки были голые. Не хватало им корма и чего-то, отчего перья растут. Вот кого бы обвинить во вредительстве и судить – строй наш колхозный, СИСТЕМУ.
– О чем задумалась, дочка? Люся, я тебе постелила на тахте. Твоей любимой.
Людмила почувствовала себя утомленно после длинного дня и с удовольствием нырнула в прохладу чистых простыней на этой верной, как старый слуга, тахте. На которой ей виделись детские и девичьи сны, на которой стала она женщиной, на которую положила своего сына, вернувшись из роддома…
…Девочка в розовом кружевном платье, белых чулочках, с бантом в соломенных золотых волосах бежит по пляжу, радуясь теплому солнышку, шуму веселой волны, синему небу. Людмила знает, что эта девочка – она сама, что зовут ее ласково Люсенька. И в то же время видит себя со стороны, видит как ей навстречу, потрясая бубном, идет черный африканский шаман. Лицо у него скрыто размалеванной оскаленной маской, из головы торчат разноцветные перья, на груди – ожерелье из акульих зубов, на бедрах, похожая на пачку балерины юбка из длинных зеленых листьев. Шаман извивается в танце, ритм которого подчинен грохоту бубна. И сердце у Люсеньки колотится также, как бубен, от ужаса неизвестности. Люсе страшно и где-то в глубине души, неожиданно любопытно. Страшно любопытно. Она падает на колени и, протягивая руки, просит, ждет пощады Она готова на все ради этой пощады. Шаман возвышается над ней. Он огромен, он все ближе и ближе. И бубен оглушителен. Колотится сердце, в танце крутятся бедра шамана. С шипением уходит в море волна прибоя, которая оставила на мокром золотом песке маленьких черных крабиков. Их целая армия и они, выставив по-боксерски свои клешни бегут по ногам, по телуЛюдмилы. От уколов их острых ножек Людмилу охватывает дрожь, постепенно переходящая в странную истому…
Людмила проснулась и сбегала в туалет. А когда нырнула в теплую постель, спать почему-то расхотелось. Людмила нередко видела сон про шамана и каждый раз удивлялась, что во сне она – девочка. Ну, откуда розовое платье, понятно, это уже на всю жизнь – самое яркое воспоминание детства. И обида на мать за то, что она так сильно ее отшлепала тоже на всю жизнь. Это сейчас Людмила стала понимать мать и простила ее, а раньше…