— Да я вообще ничего не имею против Хьюберта, — сказал Гомер, — только почему он так о себе воображает? Чем он лучше других?
— Я тебя понимаю, — сказала учительница древней истории. — Но каждый человек на свете в самом деле и лучше, и хуже других. Джо Терранова смышленее Хьюберта, но Хьюберт по-своему такой же честный мальчик, как и он. В демократическом обществе все люди должны быть равны, а там уж их дело проявлять себя хорошо или дурно, вести себя благородно или низко. Мне хочется, чтобы мои мальчики и девочки старались вырасти людьми хорошими и благородными. Ничем показным меня не обманешь — ни хорошими, ни дурными манерами. Меня занимает то, что скрыто под этими манерами. Мне все равно — беден мой ученик или богат, католик он, протестант или еврей, белый, черный или желтый, способный или тупой, талантливый или простофиля, лишь бы он был человеком и у него было сердце, лишь бы он любил правду и честь и одинаково уважал бы и тех, кто ниже, и тех, кто выше его. Если ребята в моем классе — люди, я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы все они были на один лад. Пусть отличаются друг от друга сколько угодно, лишь бы в них не было низости. Я хочу, чтобы каждый из моих ребят оставался самим собой. Я вовсе не хочу, чтобы ты, Гомер, стал похож на кого-нибудь другого, лишь бы доставить мне удовольствие или облегчить мой труд. Мне очень скоро опротивел бы класс из одних примерных маленьких леди и джентльменов. Я хочу, чтобы дети мои были людьми — непохожими, особенными, до удивительности неповторимыми. Хорошо, если бы Хьюберт Экли выслушал все это вместе с тобой… и вы оба бы поняли: в том, что ты не любишь его, а он тебя, нет ничего противоестественного. Мне хотелось, чтобы он понял: каждый из вас станет настоящим человеком только тогда, когда, несмотря на обоюдную неприязнь, вы будете уважать друг друга. Вот что значит быть культурным… и чему учит нас древняя история.
Учительница помолчала и поглядела на мальчика, у которого почему-то — он сам не знал почему — на глаза навертывались слезы.
— Я рада, что поговорила с тобой, — сказала она. — Из всего класса мне хотелось поговорить именно с тобой. Когда ты кончишь школу — и совсем меня забудешь, — я буду следить за тем, как ты живешь, и нисколько не удивлюсь, если узнаю, что ты многого достиг.
Она снова высморкалась и вытерла глаза.
— Ну а теперь беги на стадион. Состязайся с Хьюбертом Экли на двести метров с препятствиями. Если некогда будет переодеться, беги как есть, пусть над тобой смеются. Прежде чем ты твердо встанешь на ноги, ты еще не раз услышишь смех, и не только людскую насмешку, но и глумление судьбы, которая постарается смутить твой дух и потащить тебя вспять. Но я уверена: тебя это не остановит.
Учительница вздохнула и устало закончила:
— Беги на стадион. Гомер Маколей. Я буду на тебя смотреть.
Второй сын семейства Маколеев с авеню Санта-Клара в городе Итаке, штат Калифорния, повернулся и вышел из комнаты.
На стадионе Хьюберт Экли и трое тренировавшихся утром мальчиков заняли свои места на беговых дорожках, готовясь к забегу на двести метров с препятствиями. Гомер вышел на пятую дорожку в тот миг, когда судья поднял руку с пистолетом, чтобы дать сигнал к старту. Гомер подошел к черте одновременно с другими. Он чувствовал себя отлично, но был очень зол и верил: ничто на свете не помешает ему победить в состязании — ни ботинки и одежда, неприспособленные дня бега, ни отсутствие тренировки, ровно ничего! Он победит их всех как пить дать.
Хьюберт Экли, стоявший на соседней дорожке, повернулся к нему с недоумением.
— Ты хочешь бежать в таком виде!..
— А что? — откликнулся Гомер. — И побегу.
Сидя на трибуне, мистер Байфильд спросил у своего соседа:
— Кто это там на крайней дорожке встал на старт, не надев спортивного костюма?
Но он тут же сообразил, кто это мог быть. Байфильд хотел было остановить состязания, чтобы убрать с поля пятого бегуна, но было поздно. Раздался выстрел из пистолета, и бегуны понеслись. Гомер и Хьюберт взяли первое препятствие чуточку раньше других, не задев барьера. Гомер слегка вырвался вперед у второго барьера и оставался впереди у третьего, четвертого, пятого, шестого, седьмого и восьмого. Хьюберт держался сразу же за ним. На бегу мальчики перекинулись несколькими словами. У первого барьера Хьюберт крикнул:
— Где ты научился так бегать?
— Нигде, — ответил Гомер. — Учусь сейчас.
У второго барьера Хьюберт сказал: