Можно считать, что смутные, но сильные стороны я, связанные с половым инстинктом, подобно другим его сторонам, выражают потребность власти и имеют отношение к самореализации личности. Юноша, по-моему, бывает робок именно потому, что, чувствуя смутное возбуждение от агрессивного влечения, он не знает, то ли дать ему выход, то ли не обращать на него внимание. Наверное, то же самое имеет место и в отношении к другому полу: робкие всегда агрессивны в душе; они испытывают интерес к другому человеку, потребность что-то значить для него. Наиболее сильное сексуальное влечение у обоих полов, по большей части, есть чувство власти, господства и присвоения. Никакое другое чувство не заявляет с таким неистовством: «мое, мое». Потребность принадлежать или подчиняться, которая, по крайней мере у женщин, развита не менее сильно, имеет, по сути, ту же природу, и ее Цель — вызвать страсть у «господина». «Мужчина желает женщину, а женщина желает быть желанной для мужчины»[76].
Хотя в целом мальчики обладают менее восприимчивым социальным я, нежели девочки, но и среди них есть большие различия в этом плане. Одних отличает склонность к finesse и позерству, тогда как другие почти полностью ее лишены. Последние обладают менее живым воображением; они непринужденны главным образом потому что плохо представляют, какими кажутся другим, и поэтому ими движет желание быть, а не казаться. Их не обижает пренебрежение, они не чувствуют его; они не испытывают стыда, ревности, тщеславия, гордости или раскаяния, ибо для всего этого нужно представлять себе другое сознание. Я знавал детей, которые никогда не пытались лгать, а по сути, не могли понять смысла или цели лжи, равно как и любых утаиваний, например в игре в прятки. Этот исключительно простой взгляд на вещи может сложиться вследствие необычного увлечения наблюдением и анализом безличных вещей, как это было у Р., чей интерес к фактам и связям между ними столь сильно преобладал над интересом к личным отношениям, что у него не возникало ни малейшего соблазна пожертвовать первым ради второго. Складывается впечатление, что такой ребенок находится вне морали; он не грешит и не раскаивается, ему неведомы добро и зло. Мы вкушаем от древа познания, когда начинаем представлять себе сознание других людей и таким образом осознаем борьбу личных влечений, которые призвана обуздать совесть.
Простодушие — приятная черта в детстве, да и в любом возрасте, но она не всегда достойна восхищения, равно как и аффектация не всегда есть зло. Чтобы быть нормальным, чувствовать себя уютно в мире, иметь влияние, приносить пользу и добиваться успеха, человек должен уметь силой своего воображения проникать в сознание других людей, ибо эта способность лежит в основе и здравого смысла, и savoir-faire[77], и морали, и милосердия. Эта проницательность предполагает определенную умудренность, способность понимать и разделять тайные влечения человеческой натуры. Простота как отсутствие такой проницательности есть недостаток. Существует, однако, простота иного рода, свойственная утонченным и впечатлительным натурам, которые сполна одарены силой и ясным умом, чтобы держать в узде массу обуревающих их влечений и тем самым сохранять свою чистоту и цельность. Чья-то простота — это простота простофили, а о другом можно сказать словами Эмерсона: «В его простоте — его величие». Аффектация, тщеславие и т. п. свидетельствуют о неправильном восприятии тех влияний, которые оказывает на человека оценка его другими людьми. Вместо постепенного, не нарушающего душевного равновесия воздействия они толкают такого человека к нарочитому и неуместному позерству, от чего он выглядит глупым, слабым и ничтожным. Натянутая улыбка, «дурацкая гримаса похвальбы» — вот типичная аффектация, напускное притворство, за которыми стоит нерешительная и бесполезная мольба об одобрении. Когда человек стремительно развивается, увлеченно учится, всецело подчиняясь чужим идеалам, возникает такая же опасность утраты им душевного равновесия. Подобное мы замечаем у чувствительных детей, особенно девочек, у молодых людей от четырнадцати до двадцати лет и у лиц любого возраста с неустойчивой индивидуальностью.
Это нарушение душевного равновесия из-за ориентации нашего воображения на точку зрения другого человека означает, что мы попадаем под влияние этого человека. В присутствии важного для нас лица мы обнаруживаем склонность подстраиваться под его мнение о нас, пересматривать в его свете свои убеждения, цели и жизнь в целом. У очень чувствительного человека эта склонность нередко отмечается даже в мелочах. Именно острота восприятия заставляет его непрестанно представлять себя, каков он в глазах собеседника, и на время отождествлять себя с этим образом. Если его считают эрудитом в какой-то сложной области, он может напустить на себя ученость, если его считают рассудительным человеком, он сделает вид, что так оно и есть, если обвинят в нечестности, он будет выглядеть виноватым и т. д. Короче говоря, если кто-то производит на него глубокое впечатление, то чувствительный человек стремится стать в его глазах таким, каким, по его разумению, его видит этот человек. Только тугодуму не придет в голову, что до определенной степени это верно и в отношении последнего. Конечно, обычно это явление носит временный и отчасти поверхностный характер, но оно характерно для любых форм влияния и позволяет понять, что власть над людьми осуществляется через овладение их воображением и что, предугадывая, как его нынешнее я воспринимается другими сознаниями, человек развивает и формирует свою личность.
Покуда характер сохраняет способность к развитию, он обладает и соответствующей восприимчивостью, которая не является недостатком, если только не мешает усваивать и упорядочивать воспринимаете. Я знаю людей, чей жизненный путь свидетельствует о твердом и настойчивом характере, но которые с почти женской чувствительностью относятся к тому, как они выглядят в глазах окружающих. Более того, если вам встретится человек, всегда уверенный в себе и ни к чему не восприимчивый, то можете не сомневаться, что он мало чего добьется из-за своей неспособности многому научиться. Здоровый характер, как и все в жизни, должен гармонически соединять в себе твердость и гибкость.
Социальное я может быть источником смутного волнения — более общего по своему характеру, нежели любая конкретная эмоция или чувство. Так, одно лишь присутствие людей, «ощущение других людей», как говорит профессор Болдуин, и сознание того, что они наблюдают за тобой, часто служат причиной неясного беспокойства, неуверенности и неловкости. Человек чувствует, что о нем складывается неведомое ему представление, и это вызывает у него смутную тревогу. Многие люди, возможно большинство, в той или иной степени испытывают дискомфорт и смущение, чувствуя на себе взгляды незнакомых людей, а для кого-то неприятно и даже невыносимо простое нахождение в одной комнате с незнакомыми и не вызывающими симпатии людьми. Хорошо известно, например, что визит незнакомца часто стоил Дарвину ночного сна, и множество сходных примеров можно встретить в записных книжках писателей. Здесь, впрочем, мы вплотную подошли к черте, за которой начинается психическая патология.
Возможно, кто-то сочтет, что я преувеличиваю важность социального чувства я, ссылаясь на людей и периоды человеческой жизни, которые отличает чрезмерная чувствительность. Но я уверен, что это чувство на протяжении всей жизни в той или иной форме побуждает к деятельности всех психически нормальных людей и дает главную пищу для их воображения. Мы не особенно о нем задумываемся — как, впрочем, и о других чувствах, — пока оно в меру и регулярно утоляется. Многие уравновешенные и деятельные люди едва ли осознают, что их заботит мнение о них других людей, и будут отрицать, возможно, с негодованием, важную роль этого мнения в том, что они собой представляют и что делают. Но это иллюзия. Стоит только потерпеть неудачу или пережить позор, стоит только внезапно обнаружить на лицах людей холодность или презрение вместо привычных доброжелательности и уважения, как, потрясенный, напуганный, ощущающий себя отверженным и беспомощным, человек сразу начинает понимать, что жил в сознании других, не ведая об этом, подобно тому, как мы ежедневно ходим по земле, не задумываясь над тем, как она нас выдерживает. Это явление настолько часто описывается в литературе, особенно в современных романах, что не может вызывать сомнений. В произведений Джорджа Элиота оно представлено с особой силой. В большинстве его романов есть действующее лицо, например м-р Булстрод в романе «Мидлмарч»[78] или Джермин в романе «Феликс Холт»[79], которое переживает крушение своей прочной и доброй репутации в обществе из-за вышедшей наружу правды.