Выбрать главу

Если бы мы спросили у людей, почему они считают того или иного человека эгоистом, многие, вероятно, ответили бы: «Он не считается с другими людьми». Это означает, что он не понимает социальную ситуацию или оценивает ее иначе, чем мы, и она не вызывает в его душе тех же чувств, что у нас, и поэтому своими действиями он задевает наши чувства. Так, наиболее, наверное, распространенная и очевидная форма эгоизма состоит в неспособности подчинить свои чувственные влечения социальным нормам, а это, несомненно, происходит из-за скудости воображения, которое и должно побуждать к такому подчинению. Обычно человек не позволяет себе взять лучший кусок со стола, потому что понимает, что это может вызвать у других недовольство и обиду. И хотя это очень примитивный и откровенный вид эгоизма, но по своей сути он аналогичен более утонченным его формам. Рафинированный и изысканный Эгоист из одноименного романа Джорджа Мередита или муж Изабеллы из «Женского портрета» Генри Джеймса способны тонко чувствовать определенные вещи, но присущие им узость и вульгарность воображения не позволяют им уловить то, что, на наш взгляд, составляет истинный смысл социальной ситуации, и испытать адекватные ей чувства. Эстетическая утонченность Озмонда, столь сильно поразившая Изабеллу до замужества, как оказалось, вполне уживайся со скудоумием. По замечанию Ральфа, он «мелок» и не способен понять ни ее, ни ее друзей.

Недостаток такта в личном общении обычно воспринимается как эготизм, даже когда это чисто внешняя черта, а не проявление внутренней черствости натуры. Так, некоторые люди даже в самой обычной беседе не могут отвлечься от мыслей о самих себе. Не вникая по-настоящему в предмет разговора, они только и думают, что о произведенном ими впечатлении, и, чтобы оно было благоприятным, а не отталкивающим, они обычно немного рисуются. Такие люди ставят в неловкое положении себя и других. В их обществе невозможна непринужденность, так как они всегда себе на уме и никогда не бывают вполне откровенны и искренни. Чувство неловкости возникает не столько из-за присущего им чувства я, сколько из-за их скрытности и лукавства. Иногда они осознают недостаток искренности и пытаются возместить его отчаянными признаниями, но это лишь приоткрывает их самосознание с другой, едва ли более привлекательной стороны. Возможно, единственное лекарство от такого эготизма — это лелеять возвышенные честолюбивые мечты и тем самым направлять переизбыток чувства я в иное русло. Люди, занятые действительно чем-то важным, и в разговоре, как правило, бывают искренни и непринужденны — главным образом потому, что на их я благотворно сказывается их поглощенность делом.

Тактичный человек всегда весьма чутко угадывает душевное состояние своего собеседника, чтобы подстроиться под него и проявить хотя бы внешнее сочувствие; он, несомненно, чувствует ситуацию. Но если вы станете испытывать терпение собеседника, говорить с ним о себе, когда его это совсем не интересует, и вообще перестанете обращать внимание на его душевное состояние, то вполне естественно, что у него сложится о вас неприятное впечатление. Сходное мнение может возникнуть даже у людей, с которыми вас в жизни связывают более тесные отношения, если вы будете так же вести себя и с ними.

Если и бывает согласие в суждениях об эгоизме, то достигается оно благодаря общепринятым нормам права, справедливости и учтивости, к которым разумный и внимательный человек приходит на собственном опыте и которых требует общее благо. Эгоистичный человек — это тот, чье я или чья манера самоутверждаться не дорастает до этих норм. Он не соблюдает правил честной игры, он изгой, который ни у кого не вызывает сочувствия, но против которого все объединяются во имя общего блага.

Именно это нездоровое или эгоистичное я обычно имеют в виду когда употребляют слово «я» в моральных рассуждениях. Именно от него необходимо освободиться как ради собственного блага, так и ради блага окружающих людей. Когда мы говорим об освобождении человека от своего «я», мы, как правило, подразумеваем любую мысль, которой он чрезмерно поглощен, поэтому освобождение от нее на самом деле есть своего рода спасение.

Возможно, никакое другое я не подвержено в большей мере опасному эготизму, чем то, которое обманывает себя мыслью, будто оно вовсе не я, а что-то другое. Следует остерегаться людей, полагающих, будто их дело, призвание, филантропия, геройство или все то, чему они привержены, не связаны с их собственным я, и поэтому они не чувствуют особой ответственности и за них и способны совершать поступки, которые они сочли бы злом, соверши они их от себя лично. Подобно тому, как испанские солдаты в Нидерландах были уверены, что им отпустят грехи за убийства, пытки и зверства, якобы оправданные возложенной на них священной миссией, так и в наше время во имя религии, науки, патриотизма или милосердия люди иногда без зазрения совести прибегают к запугиванию, давлению, клевете, обману и т. п. Любая сокровенная идея есть я; и, хотя индивиду, классу или целому народу она представляется достойной того, чтобы поглотить собой все другие я, она, как и любая иная идея, должна подчиняться нормам справедливости и правилам хорошего тона. Каждому полезно осознать, что он всегда стремится и будет стремиться к личной выгоде и что если он освободится от одного своего я, то неизбежно сформирует другое, которым в равной мере нужно будет управлять.

Себялюбие всегда есть проявление ограниченности, мелочности или ущербности ума, неразвитости воображения. Уравновешенный человек с живым умом вряд ли будет эгоистом, так как он не оставляет без внимания ни одной значимой социальной ситуации, идет ли речь о сиюминутном общении или о более постоянных отношениях. Такой человек всегда склонен к сочувствию, честности и справедливости, ибо эти качества — естественное проявление присущих ему широты и гармоничного склада ума. Не обладать ими — значит не быть в полной мере социальным существом и человеком; их отсутствие можно расценивать как начало вырождения. Стало быть, эготизм — это не какое-то Добавление к обычной человеческой натуре, как позволяет предположить наша обычная манера речи, а ее недостаток. Эготист — не нечто большее, чем человек, а нечто меньшее; как личность он, как правило, слабее из-за своего эготизма. Сам факт, что у него плохая репутация, говорит о том, что мир настроен против него и он ведет неравную борьбу. Мы замечаем и преувеличиваем успехи эготиста из-за своего отвращения к нему, но по-настоящему сильные люди обычно не выходят за рамки общепринятых норм справедливости и благопристойности и потому не вызывают осуждения. Эготизм бесконечно разнообразен, но важное значение имеет его разделение на виды в зависимости от степени твердости характера эготиста. Соответственно, мы можем выделить эготистов неустойчивого и жесткого типов. Крайне неустойчивый характер всегда эгоистичен; слабые люди и не могут быть иными, ибо они не способны на глубокое сочувствие, позволяющее понимать людей и их жизнь, а с другой стороны, им не хватает постоянства и самообладания, чтобы деятельно употребить свою способность к сочувствию, даже если она им дана. Их неглубокие и мимолетные порывы способны принести скорее вред, чем пользу, и поэтому полагаться на них нельзя. Если такого рода эгоисты и бывают иногда дружелюбны, то можно не сомневаться, что в другое время они будут грубы, холодны или вспыльчивы; в них нет ни чувства справедливости, ни подлинной доброты, ни достоинства. Те, кого я имею в виду, в минуты бедствия рыдают, ломают руки, но забывают о своем долге помочь и приютить обездоленных; зато, наверное, гордятся своим чувствительным сердцем.

Другой вид эготизма, который не всегда можно четко отличить от рассмотренного, присущ людям с уравновешенным складом ума и твердых привычек, но не способных при этом к глубокому и искреннему сочувствию; по этой причине их намерения и чувства идут вразрез с окружающей их жизнью — это люди ограниченные, скупые, мелочные, лживые, самодовольные или сладострастные. Я назвал бы это жестким типом эготизма, ибо главное в нем — это неразвитость сочувствия и окостенение, так сказать, той части мышления, которая должна быть пластичной и способной к росту. Видимо, что-то в этом роде чаще всего имеют в виду, когда употребляют это слово, ибо в связи с ним сразу приходит на ум натура грубая, вульгарная, алчная, коварная и самодовольная. Чтобы быть здоровым и терпимым к другим, я должно постоянно развиваться, освобождаясь от низменных привычек и укрепляя способность к сочувствию и высоким стремлениям. Если оно слишком долго на чем-то задерживается, то становится косным и болезненным, отталкивающим для других и пагубным для своего обладателя. Люди отвечающие искомому образу, — это люди полного самообладания; они чисты и великодушны, человечны, с богатой внутренней жизнью; они чувствуют дыхание мира. Невозможно представить себе Шекспира высокомерным, тщеславным или низменно-плотским человеком, а если эго таких людей, как Данте, слишком притязательно, то им удается преображать его, придавая все более возвышенные формы.