На другой день я первый раз поговорил с самим Юстом, по телефону. Я попросил его о встрече, и он пожелал точно узнать, чем вызвана моя просьба. Услышав о квартете «Фарб», он надолго, так что я уж подумал, не оборвалась ли связь, замолчал. Договорились, что я приду к нему в кабинет в тот же вечер, ровно в половине седьмого, по окончании рабочего дня, когда уйдут секретарши. Воспоминания об этой первой встрече похожи на пугающе контрастные передержанные снимки. Неоновые лампы заливали кабинет слишком резким светом. Юст сидел совершенно неподвижно и сверлил меня колючим взглядом. Как сейчас вижу его шишковатый череп, глубоко посаженные глаза под кустистыми бровями, коротко стриженные русые волосы, мясистые губы и мощную шею. Он настойчиво расспрашивал, почему я заинтересовался квартетом «Фарб», и мои ответы его явно не устраивали. Время от времени он что-то записывал в крошечный блокнотик и даже заставил меня назвать мое имя по буквам, хотя должен был его прекрасно знать. Ему казалось странным, что я зачем-то решил выяснить, имеет ли смысл опять организовывать на фирме музыкальный ансамбль, и не верилось, что это имеет отношение к моим обязанностям. Он подозревал какой-то подвох. Когда я пришел в компанию, квартет уже распался, и Юст все допытывался, от кого я о нем слышал. Упоминание о Паолини ему как будто не очень понравилось, но он ничего не сказал. Вдруг, без всякого перехода, Юст спросил, что за семинары я веду, сказав, что сам не очень доверяет таким затеям, но понимает, что это «в духе времени». В середине моего объяснения он неожиданно встал, прошел в примыкавший к кабинету туалет и стал мыть руки. Со своего места я видел его со спины: он методично тер руки щеточкой и был так поглощен этим занятием, что, как мне показалось, совсем про меня забыл. Наконец, он снова сел с безмятежно-отрешенным выражением лица. «Я посмотрю, — сказал он, — остались ли в моих личных архивах какие-нибудь записи о том, что мы тогда делали». После чего проводил меня до двери, но руки не пожал.
Рано утром следующего дня Юст сам позвонил мне, сказал, что нашел папку с материалами, относящимися к квартету «Фарб», и пригласил в ближайшую субботу зайти к нему домой и все посмотреть. Говорил он отрывисто, словно выпускал слова короткими очередями, и в начале каждой новой фразы, после паузы, ускорял темп. Мне казалось, он передумает и отменит встречу. Но он не передумал. Откровенно говоря, мне не очень хотелось идти к нему, я предчувствовал, что этот визит ускорит развитие событий, которые я надеялся спустить на тормозах. А возможно, было неприятно еще и потому, что от этого человека так и веяло чем-то мертвящим, что каждое его движение было деревянным, а каждая фраза — такой сухой, как будто он умел только отдавать команды и распоряжения. Я не случайно выбрал слово «мертвящий», в котором слышится и «смерть», и «умертвление», ибо в глазах Юста мелькали то страх, то ярость, оправдывая оба эти толкования.