— Я бы ещё разок прокатился, — задумчиво говорит Люк. — Всегда хотел покататься на колесе обозрения.
Он вполне может ещё раз проехать один. Я вижу Сару у палатки, плюшевые медведи и пластмассовые банки конфет стоят на квадратных деревянных чурбачках. Она одна, кидает кольца и мажет по призам. Я подмигиваю Люку и подхожу к ней сзади, хватаю её за талию и поднимаю в воздух. Она кричит и пытается повернуться. Я отпускаю её.
— Хуя се, — говорит она. И смеётся, когда выясняется, что это я.
— Ты сказала «хуя», — звонким голосом говорит пацан, он стоит перед ней, и я не мог его заметить. — Нельзя говорить такие слова.
Сара краснеет.
— Это Джимми. Мой сын.
Пацан прижимается к маме, стесняется, на нём английская рубашка и кроссовки с монстрами по бокам. Я думаю о сыне Криса, Даррене, который носит такую же рубашку, похожая манера разговора, у обоих выбритые головы, стрижка номер два в нации скинхедов. Песня The Undertones, «Jimmy Jimmy», проносится у меня в голове, но с Джимми всё в порядке, пареньку Сары не понадобится скорая помощь.
— Поздоровайся с Джо.
Он разглядывает свои ботинки.
— Давай, скажи «привет».
— Привет.
Он стесняется и смотрит только на маму. Я представляю Люка.
— Привет, Люк. Скажи «привет» Люку.
— Привет, Люк. Мама, я хочу ещё раз побросать кольца.
— Я сказала, только раз. Это слишком дорого. Мы через минуту пойдём домой. Я тебя предупреждала, когда мы пришли, так что не спорь, или больше я тебя сюда не поведу. Будешь себя хорошо вести, куплю тебе картошку фри.
В такие моменты здорово, что в кармане есть деньги. Я плачу за пацана, пытаюсь подружиться с ним, пока есть такая возможность. Помогаю ему бросать кольца и выигрываю банку конфет. Мы идём к кассе и покупаем картошку. Я прошу продавца не пересаливать. Мы стоим в сторонке, болтаем ни о чём. Странно видеть Сару с сыном, но ей идёт. Она выглядит сильнее. Ребёнок мало говорит, углубился в еду. Мы уходим вместе, мы с Люком заходим в паб выпить, Сара с Джимми идут домой. Паб полон, но не забит, и я заказываю две пинты лагера, сижу с Люком в углу и рассказываю ему, как мы с его отцом застряли на колесе обозрения, наверху, как Смайлз качался туда-сюда в кресле, пытался меня напугать. Я всё помню, как будто это было вчера. Так часто говорят, но что поделать, если это правда.
— Вы неплохо веселились, — говорит Люк, допивая кружку. Это правда, мы неплохо веселились. Пока не начались проблемы, но это я оставляю при себе. Ни к чему бередить старые раны. Часть меня хочет всё-таки рассказать, но благоразумнее поговорить о будущем, и я спрашиваю, на что сейчас похож Брайтон. Не был там много лет, и я рассказываю, как мы со Смайлзом ездили туда и спали в лодке на пляже, готов спорить, сейчас не так, как в те дни, когда там буйствовали моды и рокеры, и гуляли скинхеды. Я чешу языком, он пьёт.
— Тормоз ты, — говорит он, наконец, прикалывается надо мной. — Чего будешь? То же самое?
Люк идёт к бару, а я осматриваю паб, убиваю время, чуть не подпрыгиваю, когда замечаю Дэйва за стойкой бара, он разговаривает с Миком Тоддом, тот встаёт и уходит. Дэйв поворачивается и смотрит прямо на меня, как будто поймал радаром сообщение. Заказывает себе выпивку, влезая перед Люком, который стоит сбоку. Вижу, Люк качает головой, мол, бухой мудак с зачёсанными назад волосами, в цветах «Сделано в Слау», решает не связываться, как обычно и бывает, когда пьёшь первую пинту за вечер, а другой парень ворчит.