Лёгкие требуют кислорода с хрипом глотаю воздух плыву назад, кашляю, выблёвываю воду, ищу протянутую руку, её нет, во второй раз пытаюсь сам, лежу на длинной траве, острые лезвия пронзают голову, отхаркиваю воду, пытаюсь отдышаться.
Облака разлетаются, и прорывается свет. Солнце накрывает меня и согревает кожу. Я смотрю на длинный след самолёта в небе. Дыхание успокаивается, постепенно прихожу в норму. Ищу в воздухе мелодию, тишина. Музыки нет. Люди быстро забывают, а мне надо запомнить, что я чувствовал в канале. Воспоминания гаснут, я убил человека или думал, что убил, но я его не резал. Ничего не понимаю. Надо вспомнить, что он делал, если я хочу и дальше чувствовать себя человеком. Надо знать, что ты всё сделал правильно. Жизнь слишком хороша, чтобы отказаться от неё, а вдруг в небесах нет музыки, если надо вечно гореть в аду, чтобы услышать приличную мелодию, жить рядом со Сталиным, Гитлером и этим пиздоблядским говнюком Мао, и транссибирский экспресс за тобой не приедет. Быстро одеваюсь, пока та женщина не вернулась и не увидела меня, а то напряжётся и вызовет полицию, пошлёт за водолазами и соцработниками, приедут люди в белых халатах, шприцы наполнены, иглы готовы.
Иду к дороге, Майор сидит на стене, на другой стороне. Он всё знает, что происходит в городе. Наверняка это он был с ножом, сбит с толку решением суда, мальчик без отца, сын коппера с врождённым чувством правосудия, стоит у стола и режет слизняков. Он улыбается и кивает. Он читает мои мысли. Знает, о чём я думаю. Он, наверно, ходил в патруль и видел, что случилось. Не хочу знать подробности. Когда я вернусь, первым делом постираю и почищу одежду, пойду в паб и напьюсь. Отворачиваюсь от Майора, ищу мелодию, но слышен только гул проезжающих грузовиков, если бы я умер в канале, когда был ребёнком, если бы меня утянули на дно ботинки, кожа начищена кирпичом до сверкания, я бы пропустил всё, что было потом. Я выжил, а мой брат умер. Он был мертворожденный. Ему не дали имени. Смайлз сошёл с ума. В их смерти нет моей вины. Уэллс случайно напал на нас. Если бы я сейчас утонул, я не смог бы вечером пойти к Саре, я бы не узнал, что будет дальше.
Иду по дороге, минарет и купол мечети — прямо справа, слева — тюрьма спряталась за пабом, собачьи бега давно в прошлом, теперь там полки с белыми консервированными помидорами, консервированная морковь и горох, консервированные груши и яблоки, консервированная свинина и рыба, рабочие ломают асфальт у подножия железнодорожного моста, жёлтые каски, сладкая вонь дизеля в воздухе. Кто-то гудит в гудок на другой стороне дороги. Смотрю, вижу, Дэйв тормознул у автобусной остановки, машет мне из окна. Я хочу пройти мимо, хочу остаться один, но он начинает кричать, и рабочие оборачиваются. Перелезаю через забор, перехожу через рельсы и жду промежутка в машинах, дым летит мне в лицо.