Трава, деревья, запах зелени — сразу вспоминается прошлое лето: Дэвид Боуи и его «Diamond Dogs», «Ziggy Stardust», «Hunky Dory» и «Aladdin Sane». Отличный способ забыть обо всём и в кайф поработать — ящики сами не наполняются. Платят всем одинаково, не глядя, взрослый ты там, ребёнок, если поднапрячься — можно неплохо заработать. Я пока не перетрудился, но вообще-то вдарить по работе — неплохая тема. Беру лестницу, тащу её в сад и у забора нахожу обсыпную вишню. Ставлю лестницу, пристраиваю ящик и чувствую, что всё идёт правильно. Я опять не столько собираю, сколько ем вишни, снова знаю, какая ветка меня выдержит, а какая — нет, и снова доверяю своей удаче и тянусь ещё на дюйм-другой. Быстро набираю первый ящик, начинаю второй, и вдруг чуть не падаю, услышав снизу голос:
— Сколачиваешь капиталец?
Вижу одни ноги, ползу вперёд и вижу, что это Рой, с прошлого года. Огромный цыган, под сорок, в ботинках на толстой подошве. Он бродит по югу Англии, останавливается около денгемской окружной или у брата, когда работает здесь. Работяга, мастер на все руки, большой спец по дружескому трёпу. Вот уж не думал, что он меня запомнит, но для него все — люди. Холостяк, одиночка, сам себе хозяин, делает что хочет и когда хочет — как же хочется тоже быть свободным. Вырос он в доме, никогда не кочевал, у него даже машины нет, а живёт не как все. Спускаюсь по лестнице с ящиком, стараясь не поскользнуться на сырых ступеньках. Пока я ползу вниз, Рой приминает траву, усаживается и начинает сворачивать самокрутку. Каждый занят своим делом: мне бы не рассыпать вишни, Рою — табак.
Наконец-то и я сажусь на траву с пригоршней вишен, и Рой спрашивает:
— Что с твоей причёской? Не узнал тебя сразу. Спрашивал у дам на клубничном поле, что за новый парень, а оказалось — это ты.
Рассказываю, что предыдущая причёска была фигово сделана. Одному парню сделали настоящую чуму, прямо под «Заводной Апельсин»: волосы такие красные, что лицо кажется выкрашенным белилами… У него крыша съехала на Боуи, натуральный псих. Однажды в очереди за обедом схватил вилку и воткнул соседу прямо в пах. Его, конечно, исключили, но тот-то всё равно остался без одного яйца.
Рассказываю, что теперь круто слушать панк-рок, другая музыка сосёт. Он кивнул, поскрёб в голове.
— Ну что ж, похоже, ты в порядке — голова, как новенький сортирный ёршик, ботинки вот новые… Булавки-то куда дел?
Ну, волосы чуть короче да штаны поуже — а так прикид тот же. Может, кто ещё и носит булавки, но это уже на любителя. Музыка — вот что изменилось: круче, жёстче и прямо про нас. Меня всегда бесит, когда в газетах пишут, что музыка панков — тупой бессмысленный рёв ни о чём. В песнях лучших групп пропасть смысла, ну, не про любовь, что да, то да. Музыку волосатых хипанов я ненавижу, как и тупое диско. Никогда не верил хиппи. Рефлектирующая под Genesis и Yes куча болванов в психоделических шмотках. Мир, в котором появились панки, изменился навсегда. Вот, примерно, как Битлз, когда они вздрючили эти занюханные шестидесятые. Спрашиваю Роя, чем занимался последний год.
— Туда-сюда, крутился, зарабатывал на жизнь, как обычно. Шесть месяцев прожил в Ирландии. У меня там друзья, до Рождества жил у них. Работал барменом у их приятеля, тихого такого алкаша. Вот где городом и не пахнет, не то, что у вас в Англии. Дикие земли, как в Шотландии. И жить там трудно. Мне полгода хватило — вернулся сюда.
Предлагаю Рою вишни, он кидает их в рот одну за другой, аккуратно отрывая черешки. В моей душе — мир и покой. Самый крошечный островок зелени лечит душу.
— Оно и здесь не легче, — продолжает Рой, — людям жизнь не в жизнь, если без мучений. Там — священники, тут — политики. Всегда найдётся умник — и жить научит, и закон напишет.
Если бы мы умели смотреть на мир глазами других — о чём разговор.
— Правда в том, что нельзя нам такое уметь. Представь только, все друг друга понимают — одинаковые, как с конвейера. Еда, музыка, привычки — ну всё одинаковое. Разнообразие делает жизнь жизнью, но всегда находятся те, кто не любит его. Церковь, политики, власти, денежные мешки — всем хочется видеть стройные ряды вместо разношёрстной толпы. Против течения плыть трудней, но ты становишься крепче. А ты говоришь об уважении, и это правильно, вот только одно другому не мешает. Можно уважать людей, оставаясь самим собой.