— …его сильнейшество… излишне…
— …его сильнейшество Ферион лучше… обоснованное решение…
— …нет необходимости, моя дорогая: я же здесь. И я слежу.
— Во-первых, далеко не всегда. Во-вторых, а кто следит за вами?
Второй голос был женским; низким, прохладным и спокойно-уверенным — поколебавшись, Иветта осторожно выглянула из-за угла… и резко спряталась обратно, даже не успев толком разглядеть ничего, кроме абсолютно чёрного.
Которого было более чем достаточно.
«Неделимый, а вы-то здесь откуда? Вот только вас не хватало для полноты беспросветности; как будто бы серого было мало, проклятье-проклятье-проклятье, ну вы-то явились — зачем?»
…неужели за ней? Да нет, чушь; не может быть, с чего бы вдруг — почему сейчас, а не гораздо раньше?..
— Ауч! Эльвира, милейшая и живейшая, да вы режете без ножа! За что вы так с моим старым и исстрадавшимся сердцем? Разве давал я повод сомневаться во мне вашему Оплоту и его хозяину — да здравствует он, справедливейший из сильнейших? Кстати, прошу вас, пожалуйста, передайте ему мой пламенный — прямо-таки искромётный — привет.
— Мой Оплот после ДТП сомневается во всех без исключения. Полагаю, вы можете нас понять.
«ДТП? Что? Что такое ДТП?»
— А вот это. Живейшая. Откровенный удар ниже пояса. Подлость. Гнусность. Тьфу. Тьфу, и фу, и эх. Я понимаю вас, Эльвира. И вас, и Фериона. Однако вы только что испортили мне настроение на декаду как ми-ни-мум.
— Сожалею, но долг есть долг. И он зовёт. Хорошего вечера… Приближённый Кет.
После этого «прощания-с-загадочным-выделением-титула» Суровая Эльвира удалилась — Тит Кет же, немного помолчав, неожиданно выдал длиннющую фразу на языке, который Иветта не смогла определить даже примерно.
Из-за угла она вышла — нерешительно и напряжённой — лишь когда стук чёрных каблуков полностью растворился в коридорах Университета, молчащего и реальности, и в голове.
«И если вы, уважаемые избранники Архонтов, хотели, чтобы вас никто не слушал и не слышал, не надо было чесать языками посреди одного из них».
Или, наоборот, надо было — поставить звукоизолирующий купол.
(Так кто ж теперь виноват-то, кроме вас самих?).
— О! Дерзновенная молодость! Счастливо приветствую — очень-очень рад вас видеть! Как поживаете вы в эти последние дни последнего месяца осени?
Последние дни… последнего месяца…
Неделимый. Интересно, он ещё витиеватее выразиться мог? Чем его просто «последние дни осени»-то не устроили?
(И кстати, это что, пончо? Вместе с расширяющимися от колен штанами? Серьёзно?!).
Печальное пончо. С брюками-клёш. И остроносыми туфлями.
Хорошо, ладно. Бывает. Почему нет? В конце концов, каждому — своё.
— Добрый вечер, ваше преподобие. Спасибо, хорошо… Кто это был?
Некоторым, например — непроходимая глупость.
«Идиотка, какой смысл, вот зачем — ты же и сама прекрасно знаешь, кто это был».
— Это? Живейшая Эльвира; Эльвира Цольгерг — Приближённая Вины. Прозванная «Бессердечной», и зря, ох как же зря-я-я-я. Мой вам совет, саринилла, не разбрасывайтесь подобными кличками — некрасиво это, и ничем хорошим не кончится… ни для кого.
Знала — однако не в таких… пугающих подробностях. Без откровенно ужасающих деталей.
(Ведь какой бы — действительно — некрасивой эта кличка ни была, она же не на ровной глади возникла, верно? Не просто же так к человеку прилипла и приклеилась характеристика… бессердечный.).
(И кого приблизил к себе его сильнейшество Ферион? Кого видел он, принимая решение: ещё не обозванную или уже наречённую?).
— И… что Приближённая Вины делает на Каденвере?
«Разве он — не ваша вотчина? Не придаток к Оплоту Печали?»
— А Приближённые Вины куда хотят, туда и идут — и нет им судей, кроме одного-единственного, — усмехнувшись, Тит Кет скрестил руки на груди и, чуть опустив голову, насмешливо протянул: — А чего вы беспокоитесь, драгоценная? Неужто у вас совесть… нечиста?
Иветта, моргнув, в ответ на него уставилась — неблагосклонно, неодобрительно и наверняка тяжело; не самый вежливый отклик, конечно, но ничем другим разум её снабдить не соблаговолил.
«Ну и зачем спрашиваете? Сами ведь знаете, что нечиста».
И причина для беспокойства у неё имелась — объективная, как существование мира.
Ощутимая, как гладкость узкой склянки, спрятанной гораздо хуже, чем казалось и верилось.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и Тит Кет (что удивительно) отвёл глаза первым — а затем, вздохнув и опустив руки, сказал:
— Утопите свои волнения, саринилла, они напрасны: не за вами наблюдают глаза его справедливейшего сильнейшества, а за нами. Избранники его желают удостовериться, что это мы тут никаких законов не нарушаем да полномочий не превышаем. И предвижу я, что их нынешний визит — первый, но не последний, и никуда-то от них никто не денется. Здесь мы… как там у вас говорится?.. здесь мы все — на одном корабле.
Потом он вздохнул ещё раз — и ещё тяжелее, чем прежде — и добавил:
— И оно, конечно, разумно, спорить не хочу и не стану… Но безрадостно — безрадостно и, признаюсь, обидно.
Странным он был, Приближённый Печали Тит Кет — и тоже формулировки выбирал очень своеобразно; Иветта происходящее назвала бы скорее лицемерием, дикостью и тушением пожара с помощью магического огня.
У избранников Архонтов, как показывали хотя бы нынешние «интервенция и интернирование», отношения с законом было особыми, у самих Архонтов — бесцеремонными, а у его сильнейшества Фериона, «справедливейшего из шестнадцати» — откровенно панибратскими. И Бессердечной, спросившей у коллеги: «Кто следит за вами?» — вообще-то не помешало бы также спросить у самой себя: «А кто следит за Приближёнными Вины?»
И она, и Тит Кет — вместе полюбовались бы на ответ — которого очевидно нет.
Ха-ха-ха-ха. Ха. Ха.
Смешно. Уморительно. Прямо-таки анекдотично, не правда ли?
Его преподобие же к «гостям» отнёсся с крайне загадочным принятием; и нехорошо (неправильно и отвратительно) бить, тем более — битого, тем более — по свежему синяку; но настроение ведь уже было испорчено «на декаду как минимум», так что…
— А… Простите… А что такое ДТП?
Устыдилась Иветта немедленно: несчастный Тит Кет передёрнулся и скривился, будто бы ему в рот запихали целую охапку лимонов, на которые у него, ко всему прочему, была аллергия, как у неё — на кокосы.
— Эх, да что ж такое, — всплеснув руками, пробурчал он. — И вы, саринилла! Многое, ох многое я бы отдал, чтобы никогда больше эти три буквы не слышать и вообще о них не знать.
«И я, ваше преподобие. И я. Извините».
(А вот звуконепроницаемый купол поставить забыла или не посчитала нужным — не она. И не она назначила Любопытство одним из шестнадцати столпов, на которых будет держаться — и теперь держится — целый мир.).
— ДТП, драгоценнейшая — это Дело Третьего Поколения. Дело гнусное, жуткое, грязное и мерзкое — тошнотворное дело, которое кардинально изменило Оплот Покоя; и больше я вам, дерзновенная, ничего не скажу. И никто не скажет, так что лучше не спрашивайте — ничего-то полезного али приятного не вынесете, только людей зря опечалите. А оно вам надо? Нет, ничуть оно вам не надо.
Пожалуй, да: ничуть, нисколько, ни капельки, ни на полволоса и никак не надо.
Не надо, конечно, совершенно — но Неделимый помилуй, да что у них там творилось-то?
Иветта никогда раньше не слышала о Деле Третьего Поколения; Оплот Покоя же очень и очень долго являлся домом старейшего из сильнейших, и лишь семь лет назад первый Архонт Покоя Нершен уступил Трон второму Архонту (точнее, второй Архонтессе) Юливенне — как всегда, добровольно, и не было сделано никаких громогласный заявлений; Покой, если подумать, в принципе звучал лишь в Волях, в остальном же он выбирал даже не молчание, а абсолютную немоту, и не за что было проклинать — его избранников…