— Именно что… Эй, где тут выход на парковку?
Студент, которого она окликнула, оглянулся, и смена выражений его лица меня весьма порадовала. Там была примерно такая последовательность: «Ась?», «Ого какая!..», «Фу, коп?!», «Ааа! Блэйд раннер!!!» Поскольку неподалеку крутились другие обормоты, то ответил парень подчеркнуто наглым тоном:
— Налево, направо, потом еще раз направо, а там разберетесь.
Аска обворожительно улыбнулась:
— Спасибо. И ты пошел в жопу.
Оставив ошарашенных студентов позади, мы двинулись по коридору. Я скосил глаза на Аску, а та, не замедляя шага, с издевкой произнесла:
— А ты что-то не заступился за напарницу.
Ага, это как за танк заступаться.
— Вот еще, ты и сама с ним нормально разобралась.
— Да ладно, — всепонимающим тоном сказала она. — Боялся встрять в мелочную свару. Типа, все это фигня, главное не запачкаться?
«Что еще за сеанс психоанализа напарника на ходу, а?»
— Допустим, это так… Стой, — я остановился, рассматривая схему на стене. — Ага, сюда, нам налево… Так и что следует из такого моего поведения?
— Ты избирателен в деталях, брезглив, — с удовольствием сказала она, пробуя на вкус слова. — А еще — легко упускаешь из виду то, что считаешь ниже своего достоинства.
Вот ведь дрянь рыжая, а? Я, наверное, выглядел как ребенок на сеансе у фокусника, поскольку Сорью самодовольно улыбнулась и пошла вперед, так что мне невольно пришлось ее догонять. Упомянутое достоинство оказалось уязвленным.
— Ну-ну, и ты это все вычислила по моему уходу от мелкой свары?..
— Неа, — ответила она, распахивая двери на парковку. — Это все я прочитала в твоем психологическом профиле.
Зараза. А ведь я и впрямь избирателен в деталях, черт побери. Уж в ее-то профиль я не полез, так — на фотографии и послужной список слюни пустил.
— Ладно, поехали, — сказала Аска, устраиваясь в кресле ховеркара. Кондиционер она снова включила на максимум. Надо узнать, какая у них там в Европе средняя температура. «Хотя — марши свои не требует ставить — и то хвала небесам».
В общем, мы поехали в управление.
До самого вечера я перезванивался с Аобой, который прохладным тоном докладывал мне об успехах. «Ньюронетикс» потрошить себя не давал, поминутно атакуя управление адвокатскими запросами, но все же, пользуясь статусом «браво», их удалось продавить, и данные о побегах Ев за полгода ушли в нашу канцелярию на проверку. Я все это время одной рукой вбивал данные об уничтожении реплики в компьютер, а в другой руке держал телефон и ругался с представителями студенческого сообщества, которых Кацураги мстительно переключила на меня.
Где-то ближе к девяти вечера я, наконец, сообразил, что периодически отрываюсь от дел, чтобы переброситься парой фраз с напарницей, и заподозрил неладное.
— Э, Аска?
Немка подняла голову и уставилась на меня слегка косящими глазами: она уже с полчаса сосредоточенно набирала информацию в форме устранения Евы — там кое-какие данные по традиции нужно было вводить с использованием кандзи.
— Чего тебе?
— Что это ты разделась?
Аска сняла свою пайту, под которой оказалась футболка с какими-то легкомысленными фиолетово-зелеными абстракциями. Волосы немка скрутила живописным узлом, который держался на самой обыкновенной ручке. «Милашка», — обреченно констатировал я, чувствуя, что мне жарко.
— Тебя, болвана, совращаю, — издевательски сообщила она, массируя щеки кончиками пальцев. — У кого кондиционер не регулируется? Или двадцать градусов, или тридцать?
А, то-то я думаю, меня в пот бросило.
— Ну, я тут не работал с месяц, он сломался, наверное.
— «Наверное», — передразнила она. — Завтра вызову техников. Не люблю работать в таких условиях.
— Не нравится — не работай, — сказал я и запоздало понял, что отчет-то закончен. — Или работай — но не здесь.
— Ага. Меня к тебе поселили, так что привыкай.
— Чего?
— Того. Завтра обещали человеческий стол, — Аска покусала губу, критически посмотрела на экран лэптопа и захлопнула крышку. — Вот и работать буду завтра. Или в гостинице еще понабираю.
Так. Завтра капитану предстоит серьезный разговор, и я постараюсь ей объяснить, что теплолюбивая фанатка маршей и войны в кабинете — это не предел моих мечтаний. В конце концов, о чем Кацураги думала? Как с этой рыжей можно по-человечески работать? Когда она молчит, на нее невольно засматриваешься, когда говорит — хочется или заткнуть уши, или хамить в ответ.
— Ну, пойдем, что ли?