— Нет, ты прикинь: наши предки приезжали сюда курить травку, — говорит Ди Сальво.
— Какую травку?
— Ты что, не помнишь? В шестидесятые. Всякие дебильные хиппи.
— А, ну да, — говорит Йетри. Вообще-то он не помнит. На секунду задумывается. — А мои сюда не приезжали. Они вообще никогда никуда не ездили. — Мать уж точно. Отец, насколько ему известно, мог и ездить в Афганистан. Вдруг он присоединился к отряду талибов и сейчас занимается тем, что ходит и закапывает под дорогами мины? От него всегда можно было ожидать чего угодно.
— Это я так сказал. Мои тоже никуда не ездили. Но их поколение — да. Обкуривались, а потом все со всеми подряд трахались с утра до ночи.
— Вот житуха! — говорит Йетри.
— Да уж, житуха что надо. Не то что сегодня. Сегодня все девчонки типа «нет-я-не-пью, нет-я-не-курю, нет-я-никому-не-даю».
Йетри смеется. Ди Сальво прав, сегодня девчонки коленки раздвигать не спешат.
— На некоторых, прежде чем уложить их в постель, сперва надо жениться. А вообще-то где как.
— В каком смысле где как?
— Например, в Венето дают сразу. — Ди Сальво щелкает пальцами. — Хотя в Беллуно — нет. Надо ехать южнее — туда, где много студенток. Студентки — настоящие оторвы. Однажды я был в Падуе, за неделю трех перетрахал.
Йетри запоминает в уме места и цифры. Падуя. Трое. Вернется домой — обязательно туда смотает.
— А ты знал, что все студентки бреются?
— Зачем?
Ди Сальво сплевывает, засыпает плевок песком.
— Мода такая. И потом так гигиеничнее.
Йетри охватывают сомнения. Он ни разу не видел женщины с бритым лобком, разве что на видео в Интернете, ну и маленьких девочек на море. Он не уверен, что, увидев такое, не растеряется.
Афганцы бьются лбом о пыль, словно пытаясь зарыться в нее с головой. Йетри снова хочется встать на колени, проделать все вместе с ними и понять, что они чувствуют. Ди Сальво выгибает спину, крутит шеей, зевает. Солнце нещадно жарит. У Йетри в рюкзаке есть защитный крем, но он не умеет им мазаться, а просить помощи у товарища не хочет. Солдаты не мажут друг другу спину кремом.
— Ты только прикинь! Приехать бы сюда, когда не будет войны, и прокатиться по всей стране вместе с какой-нибудь девчонкой! — мечтает Ди Сальво. — Курить листья марихуаны, сорванные прямо с куста!
— Здорово!
— Куда уж лучше!
Он подходит к Йетри.
— А сам-то ты куришь?
Тот растерянно глядит на сигарету у себя в руке.
— Да я не про это, тормоз! Я про траву.
Йетри кивает:
— Пробовал пару раз.
Ди Сальво обнимает его за голые плечи. Кожа у него на удивление прохладная.
— Абиба помнишь?
— Переводчика?
— Ага.
— У него есть трава.
— А ты откуда знаешь?
— Неважно. Хочешь — пошли со мной. Заплатим пополам. На десять евро тебе дадут вот такой мешок! — Ди Сальво рисует руками огромный шар.
— Ты сбрендил? Если нас застукают, нам каюк.
— Да кто нас застукает? Капитан Мазьеро разве нюхает, чем пахнет у тебя изо рта?
— Нет, — соглашается Йетри.
— Здесь трава не такая, как у нас. Здесь настоящая, она просто вау! — Ди Сальво еще сильнее стискивает ему шею, прижимаясь губами к уху, его дыхание не намного горячее воздуха. — Послушай! У Абиба в палатке стоит маленькая деревянная статуэтка, божок, которому молится его племя, видал такие? Квадратная башка и тело, выпученные глаза. Это местная древность, Абибу ее дед подарил. Он мне рассказывал про нее, но я тогда накурился и ничего не запомнил. Ну вот. Эта статуя глядит на тебя нарисованными желтым глазищами. В последний раз, когда я курил траву у Абиба и смотрел на статую, а она смотрела на меня, меня вдруг — бам! — пробрало, и я понял, что эта статуя и есть смерть. Я глядел в лицо смерти!
— Смерти?
— Ну да, смерти. Но она не такая, как мы ее себе представляем. Не злая. Спокойная, так что тебе не страшно. Ну, равнодушная, что ли… Ей было на меня наплевать. Просто глядела и все.
— А почему ты решил, что это смерть? Тебе Абиб сказал?
— Да нет, я это знал. Вернее, до меня потом дошло, когда я уже вышел из палатки. Во мне было столько силы, но только какой-то особенной силы. Совсем не похоже на то, как бывает, когда накуришься и потом чувствуешь себя разбитым. Голова ясная, сосредоточенная. Я взглянул в лицо смерти, а чувствовал себя прекрасно. А потом, слушай, знаешь, что было? Прохожу я мимо флага, ну, на главной башне, помнишь? Флаг развевался, потому что в тот день был ветер, и тут я… не знаю, как сказать. Я чувствовал, как развевается флаг, понятно? Не в том смысле, что я увидел флаг. Я это и правда чувствовал. Я был и ветром, и флагом.